Ингер Эдельфельдт - Удивительный хамелеон (Рассказы)

Элин. Вот она дышит тихо и медленно, она спит.

Элизабет подумала, что ей пора вставать и идти на вечеринку.

Но на нее вдруг навалилась смертельная усталость, она не могла пошевелить и пальцем. При мысли, что придется снова краситься, делать прическу и одеваться, ей стало совсем не по себе.

Она решила, что лучше еще немного полежать.

Она закрыла глаза и стала снова слушать дыхание дочки, не думать, а только слушать. И ей показалось, будто Элин растет, и вот уже от Элин, а не от Элизабет, стало исходить спокойствие. В этот миг они стали неразделимы: тело к телу. Так же, как звери ложатся спать рядом друг с другом: тепло и дыхание, обманчивое, короткое успокоение, но лишь оно и есть истина. Когда чувствуешь тепло другого тела.

Неожиданно в ее душе воцарился покой, словно снизошедшее благословение.

«Я усну, — думала она, — и вечеринка проплывет мимо меня, будто ярко освещенный круизный лайнер, картинка без звука, он будет удаляться в темноту, скользя по зеркальной воде, на которой почему-то стою и я сама». И это не казалось ей странным, она стояла там, где стояла, ее слегка, но заметно покачивало из стороны в сторону, как бывает перед тем, как уснешь, — может, это воспоминание? Воспоминание тела о легкости, темноте и безмолвии?

Дыхание дочери успокаивало, усыпляло ее.

По витой лестнице она спустилась в огромный зал, окутанный голубым сиянием, похожим на летние сумерки. Вокруг нее слышался шум дыхания, словно она оказалась внутри живого существа.

В другом конце зала ярким пятном посреди синевы мерцал маленький освещенный экран, переливающийся разными цветами. Она с удивлением подумала, почему оказалась здесь одна: должна ли она следить за этим сооружением, зависит ли дыхание от ее присутствия или, может, она отвечает здесь за что-то? На ней был белый халат, такой длинный, что волочился по полу, как шлейф или ритуальное одеяние.

Элизабет пересекала зал с высокими сводами, и ей казалось, что она в церкви, но вокруг все время ощущалось чье-то присутствие и дыхание. Она остановилась перед экраном и стала наблюдать за узорами, появляющимися и сменяющими друг друга — почти как на тех компьютерных заставках, которые она видела, — они мелькали с неимоверной быстротой. Она смотрела, как кружатся яркие пятна, взгляд увлекало все глубже и глубже, словно ее затягивало в глубь какого-то туннеля; узоры расцветали, пускали побеги, сворачивались кольцами, изменялись и вновь возвращались к прежним формам, а она, словно зачарованная, не могла оторвать от них глаз; затем экран вспыхнул, и в это время на нем появился узор из листьев, пятна продолжали переливаться и превращались в крону дерева, спирали, горные хребты, волны ни на минуту не останавливался этот стремительный пестрый поток.

«Постой!» — взмолилась Элизабет, и, к ее удивлению, вся эта красочная путаница замедлила ход. Перед ней предстала картинка, словно взятая из какой-то игры: широкая горизонтальная поверхность, резко обрывающаяся с одной стороны, и по ней ползло удивительное существо — хамелеон, кожа которого блестела такими яркими и переливчатыми цветами, которых она прежде не видела. Ползя по плоскости, хамелеон постоянно менялся в цвете, сверкая, словно радуга, и созерцание этого чуда доставляло Элизабет такое наслаждение, которое она едва могла выносить, наслаждение, граничащее с мукой. Хамелеон подползал все ближе и ближе к краю, и Элизабет поняла, что он непременно упадет вниз, в эту черную бездну с далекой, едва видимой белой крапинкой, которая, наверно, была звездой; хамелеон все полз и полз, и вот он оказался уже за краем, но тут Элизабет поняла, что он не упал, а всего лишь перенял цвет фона, что он ползет над бездной, хотя она этого не видит и это кажется ей невероятным.

Но во сне она не испугалась; напротив, она стала безудержно хохотать, скорее от беспомощного удивления, чем от радости; смех шел изнутри и извне, и в этом смехе слышались нотки плача, поднимающегося из глубины души, смех и плач, все было вперемешку: они обрушились на нее, и тело ее, казалось, вот-вот взорвется.

Вот кто-то хватает за плечи, кто-то зовет ее.

Внезапно она проснулась, глотая воздух, точно выброшенная из воды рыба.

Элин сидела с выпученными глазами и держала ее за плечи:

— Мама, тебе что-то приснилось?

Элизабет молча смотрела на дочь.

— Ты так хохотала, — встревоженным голосом объяснила девочка, — я не могла поверить, что это ты, это было похоже на… — Она не могла подобрать слов. Затем Элин отпустила мать.