У молодого человека сделался такой вид, словно ему что-то пролили на колени.
— Привет, — сказал он. — Я Андреас.
— Я знаю, — ответила, вернее, прошептала я.
— У Кармиллы небольшие проблемы с горлом, — пояснила София. Вообще-то у нее ангельский голос.
— Понятно, — сказал Андреас.
Настроение за столом было испорчено. С каждой минутой оно становилось все хуже и хуже, хотя мы пытались вести светскую беседу. Впрочем, к этому мне не привыкать.
Чтобы дать им возможность чуть-чуть поворковать наедине — хотя я, разумеется, услышу каждое слово, — я извинилась и вышла из-за столика, чтобы принести себе что-нибудь попить.
Войдя в кафе, я продолжала шпионить за ними. София, безусловно, об этом знала, но ему-то было невдомек.
— Кармилла очень талантлива, — через силу произнесла София.
— Да, видно, что она не похожа на других, — выдавил он из себя.
— Мы с ней очень близки, — добавила она.
— А вот у меня нет ни братьев, ни сестер, — заявил Андреас таким тоном, словно считал это своим личным достижением.
— Мы всегда путешествуем вдвоем, — продолжала София. — Мы не можем друг без друга. Особенно Кармилла, она впадает в такую тоску.
Да, это правда. Она полагает, что в тоску впадаю только я, а с ее стороны возможна только легкая меланхолия, да и то лишь о том, что не касается тебя лично: о судьбе детей в других странах или об озоновых дырах. А то, что в каждой из нас есть озоновая дыра, через которую уходит жизнь, и мы ничего не можем поделать, — это Софию не беспокоит. Нет, так сильно она способна горевать только над судьбами других. Да и то никогда ничем не поможет, только болтает. Интересно, пожертвует ли она деньги в защиту истребляемых китов, ведь это ее так возмущает. Иногда мне очень хочется, чтобы убитый кит откуда ни возьмись появился в нашем саду, чтобы его труп лежал там и разлагался.
Но все это — отступление. Зачастую в рассказах о любви окружающий мир появляется лишь в отступлениях. Появись у людей выбор — конечно, совершенно гипотетический выбор — между возможностью спасти Землю и тем, чтобы накрепко сковать себя узами любви, думаю, немногие выбрали бы спасение планеты. Скорее уж мы окунемся в жаркие объятия страсти и едва ли бросим беглый взгляд (если вообще обратим внимание) на драму Судного дня, разыгрывающуюся за окном.
За столиком все еще царило уныние, когда я вернулась к Софии и Андреасу с бокалом вызывающе красного напитка.
— Я слышала, — сказала я, — что в лесу растет дикая вишня. А не прогуляться ли нам туда?
* * *
Я одолжила у Софии шляпку, чтобы собирать в нее вишню, потому что считала, что дома нам необходимо поставить на стол чашу, полную ягод. Я люблю присваивать вещи, это сродни инстинкту. Будь у меня настоящая власть, я покоряла бы земли, без колебаний колонизировала острова, где полно пряностей, золота и драгоценных камней. А пока я ограничилась тем, что в течение нашего отпуска собирала нагретые солнцем окаменелости, а в эту минуту позаимствовала у Софии шляпку для круглых, сладких капель крови, которыми природа наградила это таинственное древо и от вида которых по моей спине, как в детстве, побежали мурашки.
Андреасу не понравилось, что я взяла у Софии шляпку, видимо, он опасался, что без нее она получит солнечный удар. А может, он взглянул на выражение моего лица, на мои движения и решил, что, срывая спелые ягоды с веток, я думаю о чем-то другом.
Мы возвращались назад, учтиво беседуя. Я уже немного научилась читать его мысли. Но в его голове застряла одна-единственная мысль, и заключалась она в том, чтобы как-то избавиться от меня. Несмотря на это, он приветливо улыбался и задавал вежливые ничего не значащие вопросы, на которые я шепотом отвечала.
Каков будет их следующий шаг? Софии не остается ничего, кроме как считаться со мной.
Я отлучилась в туалет, чтобы дать им поговорить. В зеркале я увидела свои глаза. Меня всегда поражало, какие большие у меня глаза, такие, словно они желают охватить весь мир целиком.
Как-то я слышала рассказ о немецкой еврейке и эсэсовском солдате. Я видела эту женщину; сейчас она уже старушка, но у нее до сих пор такие огромные глаза, что, глядя в них, вспоминаешь о море, если только можно вообразить, что море умеет думать. Тогда, в молодости, у нее тоже были такие глаза. И один эсэсовец крикнул ей: «Не смей так пялиться на меня!»
Она ответила ему: «Я не пялюсь, у меня просто такие глаза».
Тогда он подошел к ней и дважды ударил ее кулаком, в один глаз и в другой. Так он хотел показать, что исправить можно все, что угодно.
Читать дальше