Иван Лазутин: Последний этаж

В продымленном махоркой и дешевыми папиросами общем вагоне, в котором «лежачими» были только средние полки, пассажиров было как сельдей в бочке. Чемоданы, узлы, мешки, баулы… И все-таки я была счастлива, что еду домой, что в чемодане моем лежит справка о зачислении на первый курс актерского факультета театрального института, по окончании которого мне, спустя пять лет, выпадет счастье быть зачисленной в труппу театра, куда я продала свою косу.

О моем приезде домой, о встрече с родными нужно писать особо. Все было: слезы, вздохи, ахи и охи, расспросы, соболезнования, утешения… Однако никто меня не ругал, не журил. Только дедушка почему-то на три дня повесил на двери своей кузницы амбарный замок и с самого утра уходил к своему старому дружку на противоположную окраину Тулы. Приходил поздно, молчаливый и под хмельком.

…Второй раз я открыла дверь служебной проходной театра уже не так робко, не с замиранием сердца и страхом, как пять лет назад. Но все равно волновалась.

Той парикмахерши, которая обрезала мою косу, в театре уже не было. Несколько раз я осторожно пыталась через реквизитора найти свою косу, не выдавая тайну своего девичьего несчастья, но след ее так и затерялся. Может, кто польстился на нее и присвоил себе, может, она вообще не была оприходована в инвентарных ведомостях театра. Все может быть. Есть у Сергея Есенина на этот счет хорошие строки:

Вот, пожалуй, мой самый памятный в жизни день, связанный с моим родным театром, который вот уже около сорока лет является для меня отчим домом, где я пережила много часов радости, волнения и счастья.

На этом заканчиваю свою печальную сагу.

Татьяна Лисогорова».

Бояринов бережно вложил листы рукописи в пакет и положил его в папку. Отвалившись на спинку лавочки, он несколько минут сидел с закрытыми глазами, стараясь мысленно зримо представить себе Лисогорову юной, с тугой золотой косой до колен. И тут же обожгла мысль: «Найду!.. Сделаю всё, чтобы напасть на след этой косы! Через отдел кадров установлю фамилию этой парикмахерши, и если она жива — разыщу ее, где бы она ни жила!.. По архивам театра перетряхну все документы по приобретению театрального реквизита… Ведь в одном из этих документов Татьяна Сергеевна расписывалась за деньги, полученные в бухгалтерии. Подключу к этому юриста театра… Буду делать все это втайне от Лисогоровой. А уж если найду!..» — Бояринов встал с лавочки и, отыскав взглядом голубую «Волгу», направился к ней. — «Не ждать же мне Булатова два часа. — И тут же, словно ведя нервозный диалог с режиссером, мысленно послал ему упрек: — Хоть и говоришь ты, что точность — привилегия королей, а сам, возомнив из себя бог знает кого, заставляешь нас томиться часами в ожидании репетиций и съемок. Сейчас в театр, Бояринов!.. Тебе предстоит сыграть роль Шерлока Холмса. Коса!.. Ты должен найти ее».

Тридцать два человека, работающих в театре тридцать и более лет, написали свои статьи в юбилейный альманах. Бояринов редактировал альманах вместе с заведующим литературной частью Максом Терновским, настолько увлекшимся материалом статей, что загорелся желанием написать брошюру об истории театра и его людях. Его пыл охлаждал Бояринов.

— Милый Макс!.. Основной этап этой истории уже написан прославленными мастерами сцены. Об этом ты читал еще студентом ГИТИСа. Главы о послевоенной истории нашего театра читай в книгах, написанных об артистах московских театров. Так что прибереги заряд для других дел, читай пьесы, которые рушатся на тебя проливным дождем. — Бояринов положил свою тяжелую руку на худенькое плечо Терновского. — Так что ты, май дарлинг, как говорят англичане, опоздал родиться на целых тридцать лет. А посему довольствуйся пока формированием альманаха. И еще совет — но это уже дружеский, не под протокол: не ходи с блокнотиком и карандашиком по пятам за нашим главрежем и не строчи изречения, которые он сыплет налево и направо. Запомни одну истину — все власть имущие, даже у нас под лавровым венком Мельпомены, хотят со стороны выглядеть глубокомудрыми. Давай заканчивай редактуру альманаха, перепечатай его и будем сдавать в типографию. — Бояринов закрыл глаза и потряс головой. — Вот наделаем шуму в театре! Да в одном ли только нашем театре?! Вся Москва заговорит о нашем детище. — Бояринов отодвинул на край стола груду пьес, положил перед Терновским папку с рукописью альманаха и вышел из кабинета завлита.