Паскаль Брюкнер - Похитители красоты

- Вы просто нам больше не нужны.

- Но я думал... я думал, мы друзья!

- Мы и останемся друзьями, Бенжамен... на расстоянии.

Я пытался вымолить хотя бы отсрочку, клянчил, убеждал. Готов был даже платить за проживание, вносить свою долю. Все напрасно. Они и не любили меня никогда, им нужна была Элен. Меня выпроваживали как шестерку, выбрасывали как балласт. Невысокого же они обо мне были мнения, не хотели взять даже в подручные к Раймону. Это меня добило. Я пожертвовал для них всем, а они бросают меня на произвол судьбы! Я вспылил, заперся на ключ в своей комнате, это не возымело действия, и тогда я пригрозил, что сдам их полиции. Тут-то Стейнер и поймал меня на слове - запихнул в свою машину, отвез в соседний городок, высадил перед жандармерией и подтолкнул к самым дверям.

- Валяйте, выкладывайте им ваши страшные тайны.

Из здания как раз вышел полицейский в форме. Стейнер окликнул его они были знакомы.

- Капрал, вот этот господин желает сообщить вам о преступлениях, совершенных в моем доме. Капрал улыбнулся, похлопал его по плечу и, даже не удостоив меня взглядом, пошел своей дорогой.

- Зарубите себе на носу, - прошипел Стейнер, - все это выше вашего разумения. Вы - всего лишь щепка, попавшая в водоворот.

Он дал мне в порядке компенсации двадцать тысяч франков и пожелал всего наилучшего. Раймон, как был, в майке и рейтузах - он катался на велосипеде для поддержания формы - отвез меня на вокзал в Понтарлье. За всю дорогу этот хорек рта не раскрыл, только напомнил, что в моих интересах помалкивать. У них, мол, на меня досье собрано. Вот как они меня отблагодарили, а я-то ради них пошел на такую подлость!

Ну вот почти и конец моей горестной повести. В Париже я сперва отправился на квартиру Элен и забрал все, что могло бы навести на мой след, постаравшись при этом никому не попасться на глаза. Потом вернулся в свою конуру в XIX округе - все это время я продолжал за нее платить. Пришлось опять привыкать к прежней богемной жизни. Целый год я купался в роскоши, жил на всем готовом, и меня в дрожь бросало при одной мысли, что я снова окажусь на мели. Я чувствовал себя жалким ничтожеством. Заставил себя сесть за новый роман, снова занимался грабежом, обнаглел пуще прежнего, переписывал целые страницы, но дело все равно не клеилось. Стейнер лгал: никаких способностей у меня не было. Об Элен я старался не думать, чтобы не завыть от стыда и горя.

Прошло два месяца. Я кое-как сводил концы с концами. Однажды утром я собирался к своему издателю, передать ему первый вариант книги. Нервничал жутко. Я брился перед зеркалом, и вдруг левую сторону лица как прострелило; я стиснул зубы, рот искривился в какой-то чудной гримасе, веко задергалось, и левый глаз перестал видеть. Это продолжалось с полминуты. А час спустя, когда издатель восторгался фразами Набокова, Виктора Гюго, Андре Жида и Валери - я присвоил их, не изменив ни одной запятой, - меня опять перекосило.

- Что с вами, зубами маетесь? Вы так скалитесь, будто у вас вся челюсть болит!

Я удрал, оставив разбросанные по столу листки рукописи. Бежал, бежал, пока не выбился из сил. И во всех витринах видел свое отражение, видел эту жуткую судорогу, исказившую пол-лица. После этого я целыми днями лежал, забившись под одеяло. Тик временами отпускал, но возобновлялся, стоило мне посмотреться в зеркало. Прошла неделя. Однажды меня скрутило не на шутку, ужасно разболелась голова, веко падало, как косо прибитый ставень, левая щека выплясывала сарабанду не в лад с остальным лицом, морщилась, дергалась. И вдруг мне все стало ясно: искаженное лицо, которое я видел в зеркале над раковиной, - это не я, это же Элен! Мне передался ее нервный тик. Я его подцепил, вдыхая ее флюиды, ее лицо наложилось на мое. Вот так: хотел взять себе ее юность, а в придачу получил эту гримасу. То была ее месть. Она настигла меня, запечатлелась на моем лице, влезла в мое "я", вытеснила меня из собственной шкуры. Оказывается, раньше я и не представлял себе всей глубины своей низости; а что подумают обо мне люди? От этой мысли меня прошиб холодный пот. Я стал жить отшельником, избегал яркого света, людных мест. Я боялся: вдруг во мне узнают Элен, донесут на меня, обвинят в похищении. Ее безмолвный двойник следовал за мной повсюду и мог выглянуть в самый неожиданный момент. Левая половина моего лица корчилась в судороге, а правая опять старела. Целительный эффект устьев юности сошел на нет, хотя кое-где, островками, еще сохранилась здоровая, гладкая кожа. Да как я мог поверить в это чудодейственное средство? в эту чушь? Теперь, всматриваясь в свое отражение в зеркале, я вижу два лица: старика, в которого постепенно превращаюсь я сам, и юную шалунью, которая корчит мне рожи. С тех пор я конченый человек. В аптеке я купил себе несколько масок, в одной из них вы меня видели. Хотел, пока не встретил вас, навсегда спрятать свое лицо, как вор прячет краденое, скрыть печать моей подлости. Писать я бросил, деньги кончились, пришлось сменить мой клоповник на каморку еще теснее и грязнее. От людей я прячусь, выхожу только ночью. Так и скрываюсь на улицах среди парижской голытьбы. Три дня назад на набережной острова Сен-Луи меня взяли полицейские и отвезли в Отель-Дье. Мне уже было все равно. Но когда я увидел вас, то решился все рассказать. Вы были не похожи на других, вы показались мне доброй, способной понять и еще - неуверенной. Мне больше нечего терять, я хочу искупить свою вину, пусть даже ценой жизни. Несколько раз я звонил Стейнерам, но их телефон в Юра отключен. А в справочной службе такой фамилии не значится. Доктор, вы должны мне помочь, вы должны найти Элен.