Паскаль Брюкнер - Похитители красоты

- Скажите, Раймон... Мне пришлось откашляться.

- Что вы знаете об устьях юности? Он изобразил неподдельное изумление:

- Кто вам о них сказал? Неужто хозяин? Я кивнул.

- Это наша тайна, я не имею права о них распространяться.

- Раймон, между нами, это ведь шутка, дурацкая шутка, да?

- Ни в коем разе.

Он вдруг стал подозрительно любезен. Не дожидаясь расспросов, сказал:

- Вот, к примеру, сколько мне, по-вашему, лет?

- Лет тридцать пять, может, сорок, а что?

- Не угадали. Мне пятьдесят два. Я не поверил - не может быть. Но он показал мне удостоверение личности.

- И что же?..

- А то, что это все благодаря устьям юности - вот уже пять лет как я прикладываюсь к ним раз в неделю. От всех наших постоялиц принимал ингаляцию; это лучше всякого лечения, скажу я вам!

- Вы издеваетесь надо мной, Раймон, вы все сговорились дурачить меня!

Я всматривался в его лицо, сквозь синяки и кровоподтеки, которые уже побледнели, пристально изучал каждый миллиметр кожи, даже пощупал, провел пальцем по мелким морщинкам, по сеточке вокруг глаз. В пятьдесят два года он сохранился лучше, чем я.

- Так хозяин сам предложил вам сеанс?

- Да, а что?

- Счастливчик вы, месье. Стало быть, и вправду ему полюбились.

Знал, стервец, что сказать, - эти слова запали мне в душу!

Мы приехали задолго до вечера. Я смотрел и не узнавал места; дорога терялась в высокой траве, ели ярко зеленели свежей хвоей. Одуряюще пахло смолой. Горы летом выглядели куда приветливее, чем зимой. А вот "Сухоцвет" на фоне буйства природы проигрывал: железная крыша оказалась ржавой, фасад не мешало бы подновить. Меня вновь одолели связанные с этим домом неприятные воспоминания. В саду стояла наша машина, блестящая, как новенькая монетка, готовая к дальнему пути. Жером и Франческа улыбались мне с крыльца. С чего бы это им вздумалось выйти меня встречать? Я покосился на окно во втором этаже - в той комнате мы ночевали с Элен в феврале, - но занавески не шевельнулись. Я стоял пень пнем, будто прирос к земле. Все происшедшее за эту зиму нахлынуло на меня, не давая сделать и шагу. Я снова и снова прокручивал в голове, как буду оправдываться перед Элен, готов был, если понадобится, упасть перед ней на колени, лишь бы вымолить прощение. Ничего я не хотел в ту минуту, кроме одного: быть с ней, обнять ее. Стейнер отворил дверь и кивнул мне.

- Заходите, Бенжамен, Элен ждет вас. Мы опять поместили ее в комнату на чердаке. Вот вам ключ. Ступайте, освободите ее, так сказать, своими руками.

Я-то думал, он опять станет меня уговаривать. Ничуть не бывало. Я стоял на пороге прихожей, той самой, с чучелами зверей. Как я ни старался взять себя в руки, меня трясло. Осталось только войти, подняться по лестнице... Элен знает, что я здесь, она не могла не слышать, как подъехала машина, как хлопали дверцы. Странно, что она еще не позвала меня. Каждый вечер, когда я приходил домой, меня окликал ее хрустальный голосок...

- Ну, Бенжамен, что же вы медлите?

Высокая фигура Стейнера маячила у лестницы. Лицо его сияло улыбкой ну просто распорядитель церемонии счастливого воссоединения любящих сердец. За моей спиной, в саду, Франческа с Раймоном выгружали из машины чемоданы. Сердце у меня бешено колотилось. Глядя в пол, я шагнул на первую, ступеньку, на вторую...

- Да, вот еще что, Бенжамен. Совсем забыл вам сказать... Элен вас больше не любит.

Меня будто ударили под дых. Я вцепился в перила.

Он обронил это так небрежно, как бы между прочим.

- Она не может вам простить, что вы бросили ее одну.

- Я не верю, вы мне опять лжете.

- Если угодно, спросите у нее сами. Вперед, смелее, путь открыт.

У меня подкосились ноги. Это был конец, Стейнер подтвердил мои самые скверные предчувствия.

- Пойдемте-ка, я дам вам кое-что послушать.

Он увлек меня в гостиную, включил стоявший на столе магнитофон. Я услышал срывающийся голос Элен:

"Нет, Франческа, не могу забыть... Он бросил меня, предал... Даже не пытался бороться, сдался сразу. Я-то, наивная, все надеялась, что он меня вызволит... мир перевернет ради меня. А он задрал лапки кверху, рабская душонка. Как же он меня разочаровал! Слизняк, бездушный трус. Я не смогу больше с ним жить... А знаете, как он таскал у меня деньги, когда я же его и содержала? Думал, я ничего не замечаю! Как только вернусь в Париж, все выложу про его плагиат газетчикам и издателям, с доказательствами, слово в слово!"

Стейнер выключил магнитофон. Я сидел как громом пораженный. Он дал мне прослушать запись еще раз. Каждое слово впечатывалось в мой мозг смертным приговором.