Мариам Юзефовская - В поисках Ханаан

И Редер начал обстоятельно рассказывать про кровать, столик и шкаф. Шошана, не дослушав до конца, охнула, ударила себя по щекам, и как была в переднике и домашних тапочках, побежала к Белке. Уж она то знала, кто главный заводила в этой сумасбродной семье. Едва переступив порог, Шошана закричала, как всегда в минуты волнения смешивая при этом все известные ей языки:

— Бачилы ойген, що купувалы — ижтэ хочь повылазьте (видели глаза что покупали — ешьте, хоть вылезьте)! Что твоя сестра не знала за кого выходит замуж? Десять лет она с ним валандалась, и ей все подходило, а теперь…

— Не вмешивайся, мама! — хором прокричали Белка и осмелевшая Манюля, выглядывающая все же с некоторой опаской из-за плеча младшей сестры.

И бабушка побрела домой. Семь дней ютился Редер на старой кушетке в доме Аврама. Семь дней просыпался в холодном поту от тихого поскребывания Бенчика в окно. Со сна ему чудилось, что он на конспиративной квартире, и товарищи по партии пришли предупредить об опасности. Семь дней ровно в полдень звонил телефон на его служебном столе, и Манюля, взволнованно дыша в трубку, кричала словно с того света:

— Рэдер, хочу новую мебель.

Дед, конечно, тоже вносил посильную лепту в это противостояние. За ужином, выпив рюмочку, он начинал наставлять зятя:

— Может, ты и специалист в своем деле, но в женщинах — ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Но тебе повезло. Слава Б-гу, я еще жив. Вот скажи, ты закрываешь свою комнату на ключ?

— Что за вопрос? Конечно! — отвечал совершенно сбитый с толку Карл.

— А сарай? — напирал дед.

— И сарай тоже.

— Значит, ты умеешь стеречь свое добро? — подытоживал дед. — А теперь посуди сам, неужели все мужчины слепые, один ты зрячий? Или ты считаешь, что только тебе должно светить солнце моей дочери? Все понял?

Стараясь побыстрей свернуть застолье, Редер удрученно кивал. Ему хотелось лечь, укрыться с головой одеялом и остаться наедине со своими невеселыми мыслями. Но дед не торопился.

— А теперь ты мне объясни, — говорил он, гоняя ложечкой в стакане с чаем ломтик лимона, — почему эта власть играет с людьми в свой мошеннический дрейдл (волчок)? Как ни крутнет, так ей выпадает ганц (все), а народу ништ (ничего).

Утром, перед работой, делая изрядный крюк, Аврам забегал к Белке и, ликуя, рапортовал:

— Передай Манюле, пусть договаривается с грузчиками. Через пару дней можно будет завозить мебель. Я его дожимаю по всем фронтам.

Наконец, Редер сдался. И когда вечером открыл дверь своей коммунальной комнаты, то на миг зажмурился. Светлый полированный гарнитур сиял в мягких лучах света, рассеиваемого висюльками мещанской люстры. А из кухни доносились такие запахи, что у него закружилась голова.

По поводу этого события наша семейка долго смеялась, отпускала шуточки и даже отметила это событие сборищем в доме деда, правда, замаскировав его благовидным поводом — моим приездом из стольного града на первые в моей жизни студенческие каникулы.

За полгода я разительно изменилась от свалившейся на меня свободы и шальной московской жизни, казалось, одним махом сбросила провинциальные вериги, а вместе с ними местечковые правила приличия гнездовища Голь. При каждом удобном случае демонстрировала независимость, образованность и столичный лоск. Редер с его холеными усиками мне показался подходящей мишенью, да и дедова неприязнь к нему въелась в меня с детства. И что греха таить? Мне хотелось блеснуть перед Зямой, который упорно избегал моего взгляда, словно не замечая меня. В ту пору уже жила в предвкушении власти над мужчинами и потому точила когти о каждого, кто подворачивался под руку.

— Вот что значит — непоколебимая вера в победу! — небрежно бросила я и покосилась в сторону Карла. — Наша Манюля, подобно Катону, была убеждена — Карфаген должен пасть! И Карфаген пал.

Редер сидел хмурый и молчаливый, втайне все еще переживая свое поражение. Но тут вдруг вскинулся, как зоркий часовой:

— По-моему, эта аналогия здесь неуместна.

«Меня здесь топчет и унижает каждый кому не лень, даже эта пигалица. Но сейчас я всех поставлю на место», — подумал он и крикнул через стол, обращаясь к полковнику — единственному достойному собеседнику в этой мещанской семейке:

— Лев, вы слышали, что сказала Вероника? Вот типичная проблема современной молодежи — непонимание истории, нигилизм и воинствующий волюнтаризм. Отсюда их расхлябанность, джаз, короткие юбки, их патлатые головы.

— Гм, — неопределенно произнес Винник.