Борис Иванов - Сочинения. Том 1. Жатва жертв

Петя прошел мимо вахтера, поднялся на второй этаж и объявился перед инженером Колчиным. Не снимая пальто по праву больного, сел за стол, открыл папку с надписью «Последние поступления».

— Он или того, или лукавый Ходжа Насреддин, — проговорил Петр, читая рацпредложение, поступившее от одного вахтера. Автор предлагал во втором цехе снять металлические ворота и сдать их в утиль.

— Ты о воротах? — откликнулся Колчин, готовый говорить и о Насреддине, и о фантазиях сторожей, страдающих от безделья, лишь бы не крутить арифмометр, не скучать в тесной комнатушке с окнами на широкую реку.

— Нет. Просто так, — Петя захлопнул папку и встал. Надо сбить инерцию вопросов и отвести коллегу от следа. Стоит Колчину спросить: «Что-нибудь случилось?», и не удержится — начнет рассказывать о звонке странного человека, знавшего отца, о матери, о бессмертии, которое поглощает мысли, как болото, захочется что-нибудь прочесть об этом — и все для того, чтобы аргументированно ответить, что это бред, еще более бессмысленный, чем озарения вахтера относительно металлических ворот цеха, которые он обязан охранять. Начнет говорить — и снимет пальто, накурят целую комнату, а внутри лишь станет пусто, а главное — они по-прежнему будут перекидываться спичками и вместе обедать, но, когда под столом их ноги коснутся друг друга, каждый отдернет свою.

— Зайду к главному, — сказал Петр и вышел.

Но к главному инженеру не пошел. В коридоре миновал его кабинет и снова оказался на улице.

Он был на другом конце длинного зала, выложенного красными и белыми плитками. Юлия Владимировна пошла, стараясь почему-то попадать на белые. В зале застоялось ожидание: лица подняты к потолку: так слушают в лесу порывы ветра. Репродукторы объявляли вызовы — люди уходили в кабины, напоминающие что-то медицинское. Она могла бы вспомнить чем. Толстые, оплетенные в металлическую сетку провода походили на донорские шланги. В войну она не раз ложилась на стол с засученным рукавом и даже потом болела донорской болезнью — чувством, что кровь у тебя лишняя и нужно освободиться от ее шума и ее самостоятельной жизни.

Но шланг здесь подсоединялся к уху-рту, и что-то циркулировало, и люди смеялись, взмахивали руками, другие гнулись над трубками с вопросительными морщинами.

Юлия Владимировна улыбалась необычной для себя формальной улыбкой. Но трудно было не смягчиться, когда он встал навстречу. Взяла его руку, смутно прозревающего что-то, и повела мимо кабин по шахматному полю снова к выходу. Не держала, но вела.

На улице пошла быстрее, автобус в уме торопила. На лестнице дома воздуха не хватало. Он шел ниже. Этот человек знал, куда идет и кого встретит. С ним поступали честно.

В прихожей Михаил Иванович окинул отставшие обои, велосипед и детскую ванную, подвешенные на гвоздях. Его рассеянность прошла. Пальто заняло место на вешалке, платок перекочевал в карман пиджака. Сказал:

— У вас в квартире живут военные.

Это о шинели на вешалке. Похоже, что здесь ему пришлось как-то. Одернув пиджак, взглянул на Юлию Владимировну так, что в этом взгляде присутствовали и он, и она, и будто бы они готовы.

— Дома? — спросил он, трогаясь с места.

— Входите!

Но Юлия Владимировна заколебалась, потом улыбка, приобретенная ею на переговорной станции, разделила их, и он должен был войти первый.

Ответив незнакомцу, Петя шагнул к матери, как-то не совсем закрыв рот после «здрасте», но встретил улыбку стороннюю; с этой улыбкой она ушла на кухню готовить тосты и кофе. Каждый остался один: и товарищ отца, не спеша переступающий вдоль стены, — он рассматривал книжные полки и фотографии, и мать, возвращающаяся и уходящая, теперь без улыбки, какая-то чужая, и Петя. Он молча снял ватман с чертежной доски и укладывал в стопку эскизы. Ему почему-то не хотелось бы, чтобы из окон дома напротив сейчас кто-нибудь видел их комнату.

Михаил Иванович, почувствовав сопротивление в доме Нечаевых, и подумал: это болезнь. Врачи говорят: стресс, бессонница, невроз и другое — и не видят пружину. Наивные люди сопротивляются, они не принимают течение жизни — и получают болезнь. Надо отдаться тому, что называется законом, «заведенным» порядком, круговоротом природы — «бессмертному круговороту», — так вернее можно сказать! Нет начала и нет конца. И всё всегда есть. Я пришел, молодой человек, я здесь, — и не мучайте себя: «Ах, если бы все было не так, ах, если бы люди были другие?..» И — больны.