На вокзалах диваны с инициалами: МПС — Министерство путей сообщения. Если посмотреть на поддон дивана, на котором вы спите, то там найдете клеймо фабрики, где изготовлены тысячи и миллионы таких диванов, так и под воротом вашей рубашки и пиджака — так на всем. Но можно обмануть себя, сказать: другого такого дивана нет, и рубашка единственная, и день единственный. «Был исключительный день». И снова болезнь и суета. Всего много. Мир состоит из одинаковых вещей. Все люди — близнецы. Михаил Иванович переместился вдоль книжной полки. «Технология металлов», «Математический анализ», «Пушкин», календарь фабрики «Сокол» и дальше: шнур к штепселю, подушечка с иголками, окно на улицу. Сотни окон смотрели в темноту. Михаил Иванович любил высоту. На секунду остановился, чтобы убедиться — машины катятся, люди идут, ветер раскачивает фонари.
Во всем движение. И это обманывает… Я обратил внимание на ступеньки вашего дома, — он, наверно, очень старый?.. Я подумал, сколько наших товарищей с разными мыслями и заботами пользовались этой лестницей. И вот я — стал одним из них.
Михаил Иванович говорил вполголоса, не оборачиваясь, будто сам с собой. Так, наверно, и было. Он просто не заметил, как стал размышлять вслух.
Петя мог связать значения лишь отдельных слов, но интонация голоса гостя подчиняла себе. Он ожидал встречи с несчастным шизофреником или с легкомысленным фантазером, а пришел философ и проповедник с голосом не то из другого времени, когда Пети еще не было, не то из будущего, когда его не будет.
Гость умолк. Он остановился у картины — единственной работы отца, пережившей войну.
На картинке: кривой проулок и лиловые искривленные дома, казалось, кривились от тесноты и тянулись к небу — близкому и темному; и такой же темнотой зияли окна домов. Михаил Иванович никогда не видел таких домов и такой оголенной пустоты в городе. Что-то подстерегающее было в ней. Смотрел и ждал: брось камень в воду — и, как бы ни были далеки берега, — волны послушно придут к ним. Никуда не уйти от простоты смысла жизни.
Михаил Иванович все еще был там — возле картины, когда Юлия Владимировна внесла кофейник и сухарики. Отвязала передник, на блюдцах звякнули ложечки — предупреждали мужчин: вы хотели встретиться — так не медлите. Она знала, что встреча еще не произошла.
10
— Вы сказали маме, — начал Петя, как только гость перенес к себе на блюдце сухарик, — что мой отец погиб на переправе.
— Да, — отозвался товарищ отца.
Взгляды их встретились. Петя хотел на что-то опереться — на сочувствие или хотя бы на внимание. Пусть у незнакомца одно лишь любопытство к сыну его фронтового товарища. И такое можно понять: прошло двадцать лет. Но почувствовал, гость остается где-то там, далеко, — может быть, то место он и называет бессмертием. И потому, возможно, Петру придется отвечать самому себе на собственные вопросы. Рядом была мать, настороженная, с намеренно опущенными глазами. Петр попросил у нее извинения взглядом и хотел надеяться, что она его взгляд заметила.
— Расскажите — для меня это важно, — как убили моего отца! Нам пришла только «похоронка» — так ее, кажется, называли. Там было написано… Ну, знаете, как там писали — несколько слов, и я, можно сказать, всю жизнь сам придумывал, как папу убили. Будучи мальчиком с воображением, я убил его тысячу, десять тысяч раз. Мой отец сбивал самолеты, захватывал танки, взрывал мосты, но, в конце концов, его все-таки убивали. Я представлял, как его окружают фашисты. Он убил одну сотню, пять сотен… Иногда я целую ночь видел, как он стрелял из пулемета, я заставлял целую армию подносить ему патроны, чтобы он мог стрелять и стрелять, но под утро его все равно убивали. Он ночью пробирался к немцам и убивал их ножом, но враги просыпались. Он все-таки должен был сделать ошибку, чтобы его могли убить. Я читал книги и смотрел фильмы про войну лишь для того, чтобы придумать — как говорят следователи — еще одну версию смерти… Я хочу знать, как он был убит и где, чтобы не убивать его снова… Расскажите, как все было. Пусть самым глупым образом.
Мать не шевельнулась; гость поднял глаза к потолку.
— Название реки забыл… Не глупо — обыкновенно все случилось… должно быть…
— На берегу, в воде, на мосту… вы можете вспомнить? Что вы помните?
Усилие прошло по лицу гостя. Его ладонь легла на стол, рядом с рукой Юлии Владимировны. Петр скривил губы, двинул стулом. Смотрел в лицо человеку и знал, что должен войти в эту застывшую, удовлетворенную собой рассеянность.
Читать дальше