Борис Иванов - Сочинения. Том 1. Жатва жертв

Клава возвратилась к себе. С матерью, Прасковьей Николаевной, они сидят в пальто, нахохлившись, в полутьме, в разных концах комнаты. Клава беззвучно плачет, она знает, кто был лучшим другом Сергея Семеновича.

Прасковья Николаевна прячет руки в с дореволюционных времен сохранившуюся муфту. Уже несколько дней ожидает, когда Варвара примется с топором за дубовый старинный шкаф в прихожей. Тогда можно будет натопить печку.

В темноте отчим зажигает папиросу. Потом из соседней комнаты был слышен его голос:

— Маман, мы ушли… Да, с Геннадием… Да, я вернусь с Варварой… Закройте за нами. Мы будем стучать в дверь. Если хочешь, я покричу в окно.

На улице тьма. Белесый снег и между крыш — звезды.

Аэлита — там, среди звезд. Она никогда не услышит ответ на свои сигналы.

Он никогда не полюбит отчима.

У этой зимы никогда не будет конца.

Те, кто сейчас идут по улицам, уже никогда не будут сытыми.

И ему не пробраться на фронт: пять минут на морозе и уже замерз в осеннем пальтишке и старых ботинках.

А люди идут и идут, идут на ощупь, идут как слепые, — по памяти. Молчаливое скрипучее передвижение по снегу. Лиц прохожих не различить. Ночной мороз начинает хватать за нос. С отчимом постоянно наталкиваются друг на друга.

— Тебя взять за руку? — спрашивает отчим.

— Нет, я сам.

Они идут в ресторан «Универсаль». И опаздывают. Генка подозревает, что все: и те, кого они обгоняют, и те, кто обгоняет их, — направляются туда же. Куда же еще, если только там есть еда. Но в отличие от других, они знают магические слова. «Если вас не будут пускать, скажите швейцару: „Мы — к Варе“», — так их мать готовила к этому походу.

Кто-то впереди падает. Наверно, человек сумеет подняться. Или — ему помогут встать другие. Они проходят мимо.

Стеклянная дверь «Универсаля» закрыта и обморожена. Еще несколько человек подставляют спину ветру и пробуют разглядеть через отогретый пятачок стекла, что внутри. Метель накрывает их. Генка притулился к стене и грезит. Он читал книгу о путешествии Скотта на Южный полюс. Тогда никто не вернулся назад. Снег, равнина, припасы съедены, ветер в лицо… Как все похоже!

Движение за дверью и вот — открылась. Пропустив выходящих, швейцар попытался перегородить дорогу окоченевшим новым посетителям. Взрослые еще препираются с швейцаром, а Генка уже за его спиной. Но здесь тоже очередь — на темной лестнице кто стоит, кто сидит — дожидаются свободных мест за столиками. У отчима появился собеседник.

— Да, до войны я бывал здесь, — слышит Генка. — Сюда приятно было зайти. Всегда были хорошие вина и хорошо готовили мясо.

— Я стараюсь не говорить о еде, — собеседник отчима делает паузу, чтобы помять подмороженный нос. — Эти разговоры делают нас еще более беззащитными. Вы не находите?

Потом они говорят о том, когда же все это кончится, о том, что лучше жить, ни на что не надеясь, о том, что такого развития событий не ожидал никто… Собеседник опустился на ступеньку лестницы. Попросил извинения:

— Я неважно себя чувствую…

Наметилось какое-то движение — и появилась мать. Она их искала. «Котя!.. Котя!» — позвал отчим. «Идите скорее!.. Почему не сказали мне, что вы уже здесь!.. Видите, что творится! Я не могу долго держать для вас места…»

Они, блатняки, поднялись по лестнице, смиренно перенеся ругань в спину.

От зловещего вида зала Генка вздрогнул. За десятками столиков сидели люди без голов — так казалось: дымящие плошки на столах оставляли лица в пугающей тени. Огромные тени перемещались по лепному потолку и стенам. Мать отвела их в угол. Отчим хотел оправдаться — но даже Генка понял, что здесь надо скрывать свою близость с обслуживающим персоналом.

Напряженная тишина, все головы были повернуты к двери, задернутой портьерой, — оттуда время от времени появлялись официантки с подносами.

— Вы давно тут сидите? — осведомился отчим.

— Около двух часов, — проскрипел мужчина, оказавшийся за одним с ними столиком. — Да, два часа. Сперва метрдотель объявил, не подали вовремя воду. А потом нашлась другая причина: сырые дрова. Дрова не горят. Но вот, начинают носить… Так что вас, — усмехнулся человек, — пристроили вовремя.

Николай Ефимович, кажется, понял, какую опасность представлял их сосед. Но ничего уже сделать было нельзя.

Мать появилась в облаке пара. Вид ее был странен: на короткую кофту, похожую на обрезанное пальто, был повязан грязноватый белый передник. От прежней формы на официантках оставался традиционный кокошник. Не сказав ни слова, на стол составила три тарелки и ушла.