Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

- Это просто формальность, - сказал камергер Микотайт. - Мы, йокенцы, делаем, что мы хотим. Гитлер этот или кто другой, нам все равно.

- Даже инспектор Блонски вступил в партию, - сообщил трактирщик Виткун. - А когда майор велел ему объясниться, Блонски, говорят, сказал: "Господин майор, с нами молодежь и будущее. Это что-то значит!"

В конце концов они уговорили Штепутата на эту "формальность". И на самом деле, мало что изменилось в Йокенен. Для собраний и маршей штурмовиков Йокенен был слишком мал. Партийный секретарь Краузе приехал из Дренгфурта всего раз, и то в штатском, потому что твердо придерживался правила не напиваться в форме. Смена цвета от черно-бело-красного к коричневому прошла в Йокенен незаметно. Всем прислали по партийному билету и значку со свастикой, чтобы нацеплять на выходной костюм, все платили взносы и все повесили рядом со старым Гинденбургом скромную фотографию из Браунау. Единственным пятном на новой краске был майор, хранивший верность черно-бело-красному, несмотря на то, что сам Гинденбург дал коричневым свое благословение. Двадцатого апреля 1934 года, когда Штепутат впервые вывесил свой флаг со свастикой над клумбой лилий в саду, майор выехал с телегой навоза в поле и собственноручно разгружал ее вместе с кучером Боровским.

Все это вспомнилось Штепутату, когда он увидел троицу гостей, распивавших его смородиновку.

- Эй, Карл, - сказал Рогаль, старший из них. - Послезавтра Гинденбурга привезут из Нойдека в Танненберг. Соберется вся Восточная Пруссия. Приедет фюрер. Нужно, чтобы и из Йокенен было несколько человек. Отдадим ему наш последний долг.

Штепутат прежде всего сел. Он не испытывал большого желания оставлять Марту и ребенка одних на два дня.

- Ты, как бургомистр Йокенен, должен поехать, - заявил Виткун.

Да, пожалуй, это его долг. Шорник Рогаль вызвался поехать и нести флаг союза ветеранов войны. Трактирщик тоже счел своим долгом принять участие. Они как раз обсуждали, на чьей повозке ехать, когда пронзительно зазвонил телефон. Это случалось настолько редко, что Штепутат всегда вздрагивал от неожиданности. Подтянувшись, он подошел к аппарату между коричневым и красным фельдмаршалом.

- Хайль Гитлер, - сказал он в трубку.

Партийный секретарь Краузе сообщил, что правительство рейха объявило двухнедельный государственный траур и что в день похорон Гинденбурга нужно вывесить и приспустить флаги. Со свастикой.

- Само собой разумеется, - пробурчал шорник Рогаль, когда Штепутат повесил трубку.

Йокенен вывесит свои флаги. Все три, какие были в деревне. А послезавтра Йокенен едет в Танненберг. Последняя почесть. Ряды народа. Салют боевому товарищу.

Рудольф Гесс написал некролог полководцу Танненберга, рейхстаг - скорее то, что от него осталось - собрался 6 августа на траурное заседание в Берлине. Но все это не шло ни в какое сравнение с похоронными церемониями перед национальным памятником в Танненберге - похожим на крепость сооружением с шестью башнями, возвышавшимися над равниной лесов и озер. В ночь перед торжественным днем мертвого Гинденбурга перевезли из поместья Нойдек в Танненберг. Это делали ночью специально: факелы солдат, штурмовиков и гитлеровской молодежи красиво полыхали в темноте.

Когда факелы погасли, когда их скудный свет сменился первой утренней зарей, Карл Штепутат был уже на ногах. Марта варила кофе, а он полез на чердак, чтобы выдвинуть древко флага из слухового окна. Красное полотнище со свастикой свисало до смородиновых кустов. Взгляд Штепутата упал на запыленный флаг республики, лежавший под крышей. Марта потом сошьет из него рубашку для мальчика.

Они еще сидели за завтраком, когда из поместья прикатила открытая коляска. В ней сидел шорник Рогаль, обнимая потрепанное знамя союза ветеранов, на котором золотыми буквами упоминались Тур, Седан, Верден и Сомма.

Рядом с ним трактирщик Виткун, облачившийся в коричневую форму новой власти и смутивший этим нарядом Штепутата, собиравшегося надеть сюртук и цилиндр, как и на всех других похоронах в Йокенен.

Когда солнце стало подниматься над горой Фюрстенау, они тронулись, еще до того, как работники поместья стали выезжать на поля. Хорошо, что они выбрались так рано. Штепутату не пришлось быть свидетелем того, как майор поднимал на башне своего замка флаг, но не флаг фюрера, а флаг скончавшейся империи. Это не осталось бы без последствий. А может, и обошлось бы. Йокенен был так далеко от нового времени и новых флагов.