Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

Что побудило его жениться еще раз? Мысль, что придется умереть без потомства, и все усиливающиеся после сорока лет боли в желудке, от которых перестал помогать даже содовый порошок. Да и прострел, который регулярно возвращался и все больше требовал массирующих женских рук, компресса из горячей картошки. Как-то поздним летом он отправился на праздник стрелкового общества в Мариенталь, где познакомился с Мартой. В ноябре была свадьба, а сейчас в августе она вот-вот разрешится сыном или дочерью. Это уж как угодно небесам.

Подмастерье Хайнрих потерпел еще полчаса. Так как в кухне не было никакого движения и только слышалось монотонное пение Марковши, он прокрался из мастерской мимо гостиной на улицу. На почтительном расстоянии от роящихся пчел он остановился.

- Мастер, - сказал он. - Уже почти час, а про обед и не слыхать.

- Поди на кухню и возьми что-нибудь, - ответил Штепутат.

Это было легко сказать. Пока Хайнрих копался на кухне, доставая из шкафа сало, на него набросилась старая Марковша.

- Нечего вам, мужикам, делать на кухне, - закричала она и замахнулась на него скалкой.

- Но человеку нужно поесть, - возразил Хайнрих.

Марковша взяла у него нож. Отрезала кусок сала толщиной почти с ладонь. Кусок хлеба. Потом открыла дверь на улицу, как открывают для собаки, которую хотят выгнать из комнаты. Кухня не место для мужчин, а уж сегодня тем более. Уже за дверью Хайнрих вспомнил про свой дар двуязычия и отвел душу по-мазурски. Полегчало.

Ну уж теперь она могла бы и приехать, эта дренгфуртская акушерка. Об этом подумал и Штепутат, хотя у него еще оставалось немало хлопот с пчелиным роем, поднявшимся вместе с маткой на развилку дикой груши. Он между делом посматривал в сторону Ангербургского шоссе, развесистые могучие дубы которого четкой линией разрезали горизонт пополам. Время от времени по улице громыхал запряженный четверкой рыдван, производя единственный шум в полуденной жаре деревни Йокенен. Потом вдруг поднялась такая пыль, как будто в деревню входил эскадрон казаков. С поля, степенно покачиваясь, шли заваленные ржаными снопами возы. Страдная пора в Йокенен. И жаркое лето, лето 34-го года. Телеги стучат с шести утра и не затихают до захода солнца. Обширными были они, йокенские нивы. Они тянулись от Ангербургского шоссе до самой границы округа в сторону Мариенталя, а в сторону Вольфсхагена - вплоть до темной опушки леса. Бесконечное желтое море.

И в эту слепящую желтизну, прямо в плывущее летнее пекло, катила по шоссе на велосипеде акушерка из Дренгфурта. Прицепилась, измучившись от жары, к телеге с рожью, доехала так до йокенского кладбища, здесь обогнала воз и свернула в деревенскую улицу. Она въехала на выгон, и сонный Йокенен оживился. Залаяли собаки, следом за велосипедом побежали дети: чужой человек в Йокенен был волнующим событием. Велосипедным звонком она вспугнула на выгоне уток Марковши, но при этом раздразнила барана каменщика Зайдлера. Баран даже попытался напасть на нее, но цепь, не пускавшая его дальше пятнадцати метров, не дала разбить рогами сверкающие спицы катившихся мимо колес. Штепутат вышел акушерке навстречу, по пути отогнав гусака, нацелившегося на ее черные шерстяные чулки. Он провел велосипед вверх по дорожке к дому, пропустил женщину вперед, послушал, как она говорит с Марковшей. Та уже успела обо всем позаботиться. Над чугуном с горячей водой поднимался пар, в духовке стояла яичница с салом, а на подоконнике был приготовлен кувшин с простоквашей, из которого она, прежде чем налить акушерке, выловила мух. От души напившись, акушерка зашла к Марте и убедилась, что время еще есть, достаточно, чтобы заняться яичницей. Подумать только, сколько нужно времени, чтобы появиться на свет! И как быстро можно оттуда убраться! Марта стонала в спальне. Акушерка съела яичницу с салом, допила простоквашу. Штепутат в одиночестве расхаживал по гостиной.

И тут произошло нечто, что отвлекло Карла Штепутата: из поместья появился верхом сам майор. Собственно, ничего необычного - каждый день после обеда майор объезжал свои поля. Но сегодня на нем была кайзеровская кавалерийская форма, в которой он в 1915 году скакал в атаку в Галиции. Твердо установилось, что майор появлялся в этом наряде всего три раза в году: в день основания империи, в день рождения кайзера и в день победы прусских войск под Седаном. Что могло случиться такого, отчего в августовский день 34-го года майор выехал на свои поля в кавалерийской форме? Он проехал легкой рысью мимо школы, вверх к трактиру, останавливая встречные упряжки, свернул к ветряной мельнице, направился к усадьбе, где его работники сооружали в поле соломенную скирду.