Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

Позаботиться о чистоте предстояло начальнику штурмовиков Нойману. Польские военнопленные и гражданские, прежде чем их будут распределять по крестьянским дворам и поместьям, должны пройти тщательную санитарную обработку. Мы не допустим нашествия в немецкий дом клопов и вшей! Поместье предоставило чан зеленого мыла и прачечную для женщин, а свиную кухню для мужчин. Там они отскребали друг друга с мылом, в то время как их одежда кипятилась в котлах. Для волос Нойман предназначил особую мазь - после мытья полякам было сказано втереть ее в волосы на голове, под мышками и в паху.

- Прежде всего сделать людей из этих поляков! - сказал Блонски.

Большинство мужчин осталось в поместье. Для уборки свеклы. Дяде Францу, который должен был отдать немецкому вермахту двоих работников, достались в возмещение Алекс из Кракова, Антон из Сувалек и маленькая черноволосая Ядзя. Не слишком ли маленькой она была для работы на кухне?

Крестьянин Беренд тоже закупил немало рабочей силы. Он скоро стал говорить, что поляки оправдывают свою цену. Даже Виткунша из трактира получила для грубой работы польскую Марысю. Штепутат тоже прикидывал, не нужно ли затребовать в помощь жене польскую девушку. Но Марта не хотела помощниц. Она боялась за своего ребенка, боялась, что польская девушка может принести в дом какую-нибудь заразу.

Среди простых йокенцев появилось совершенно новое чувство. Немцам нужно заниматься более ценным трудом, а грязную работу сделают пленные. Это был естественный и Богом данный ход вещей и подтверждение превосходства, которое признавалось всегда. Грязные поляки и дикие русские могли веками, разинув рот, смотреть, как немцы делают хлеб из камня.

Не успели поляки обжиться, как к Штепутату со слезами прибежала Эльза Беренд и заявила, что хочет опять избавиться от них. Произошла ошибка. Крестьянин Беренд набрал столько иностранных рабочих, что оказался ненужным в собственном хозяйстве и получил призывную повестку. Совершенно неожиданно, да еще в почти мирное время. Что у них там в окружном военном управлении с Хайнрихом Берендом? Может, просто напутали? Штепутат справился по телефону. Нет, ошибки не было.

- Ему ни за что нельзя во флот, он не умеет плавать, - сокрушалась Эльза.

Ее опасения были не так уж напрасны, в это время вся вторая мировая война происходила в Атлантике.

- Вы не можете его освободить, мастер Штепутат?

Ладно, Штепутат обещал попробовать.

- Напишите, что у нас маленькие дети... и тридцать семь гектаров земли, которую нужно обрабатывать... и что мы всего пять лет как женаты...

Нет, последнее писать не стоит, это не поможет. Штепутат сомневался в успехе своего ходатайства. Так оно и вышло. Партийный секретарь Краузе позвонил на следующий день: "Дело безнадежное, ничего не выйдет. Урожай убран, а к весеннему севу он уже будет дома. Война закончится". Отец небесный, вот это оптимизм!

Ходатайство Эльзы, чтобы ей оставили мужа, не пошло дальше мусорной корзины окружного секретаря. Просто потому, что не было уважительных причин, а переживания оставленной в одиночестве женщины в эти великие времена никого не беспокоили. Ведь будет еще лучше!

Она держалась четыре недели, а потом показала своему Станиславу, широкоплечему поляку с рябым от оспы лицом, сафьяновые сиденья в стоящем в амбаре автомобиле. Эльза Беренд вела себя не как настоящая немецкая женщина, хотя, впрочем, просто как женщина. С иностранными рабочими было запрещено сидеть за одним столом, принимать их в семью, а тем более с ними спать. Ради чистоты немецкой крови. А еще опасность при слишком тесном контакте затащить в немецкие комнаты заразные болезни и вшей. Эльза Беренд не заболела, не развела вшей, но к новому, 1940-му, году забеременела.

К чужим людям Йокенен привык быстрее, чем думали. Дети первые потеряли робость. Поначалу они прятались в кустах бузины и кричали "Поляк, поляк", но потом это надоело. Они цеплялись к свекольным телегам, даже если лошадьми правили поляки. Их вскоре знали по именам, а из родителей никто не возражал, когда дети выезжали с поляками в поле. Ежедневное общение открывало другой мир, очень далекий от той надуманной разницы, которую преподносили в газетах.

Но однажды произошел особый случай, когда один большой мальчик попал камнем в Антона дяди Франца. Антон побежал за ним, догнал сорванца перед дверью его дома и отлупил его так, как отлупил бы подобного негодника и в своих Сувалках. На этом для йокенцев дело было закрыто. Однако о нем каким-то образом узнал начальник штурмового отряда Нойман. Он решил, что полякам следует держать свои лапы подальше от задниц немецких детей, и отправил в Йокенен на велосипедах трех штурмовиков, которые темной ночью избили Антона.