Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

- Убери лапы, - закричал, выходя из кустов, Петер Ашмонайт. - Если кому-нибудь расскажешь, утоплю, - добавил он, сунул рыбу в рюкзак и затянул его.

- Что ты с ней будешь делать? - спросил Герман.

- Стащу.

- Зачем таскать? Это же общее.

- Рыба да, но пруд не общий, а поместья.

- Почему же ты хочешь ее стащить?

- Отец сказал, что рыба зимой замерзнет. Так уж лучше сначала положить ее на сковородку.

Так было понятно. Петер показал ему, как он ловит рыбу. Он находит мелкие ямы, откуда рыбе нелегко уйти. Потом загоняет туда рыбу и тащит следом корзину. Особенно хорошо ловятся лини, которые любят зарываться в ил.

- Один раз я развел костер и стал жарить рыбу. Но кончилось плохо. Блонски увидел дым и прискакал на лошади. Ударил меня кнутом по голове.

Герман с восхищением смотрел на Петера, умевшего не только ловить рыбу, но и разводить огонь и жарить линей. А был он всего лишь на пару лет старше. Петер забросил рюкзак на плечо и хотел было идти, но обернулся и сказал:

- Если никому не скажешь, можешь пойти со мной.

Не доходя до домов, Петер остановился и вытряхнул весь улов в траву.

- С барахтающейся рыбой нельзя идти в деревню, все увидят. Смотри, чтобы они не расползлись!

Петер нашел палку, клал рыбу за рыбой так, чтобы было удобно, и стукал по голове. Рыбы больше не шевелились. Они собрали мертвую рыбу обратно в мешок и несли его по очереди до домика рядом с трактиром, где жили Ашмонайты. В огороде много угля и засохшая картофельная ботва. У двери несколько увядших подсолнечников с поникшими головами.

- Не говори ни слова, - распорядился Петер. - У меня там слепая бабушка.

Их встретил запах прокисшего картофельного супа, сиропа и мокрого постельного белья. От каменного пола было холоднее, чем от воды в пруду.

- Ты опять дома, внучек? - раздался голос из темноты.

Петер бросил рыб в цинковый таз, достал нож и разрезал им животы.

- Пахнет рыбой, - кричала слепая бабушка. - Не надо воровать, Петерка. Кто много крадет, тот долго грехи отмаливает.

- Да я не украл, бабушка.

- Блонски опять дал тебе рыбу?

Петер что-то пробормотал себе под нос, что было понято как "да".

- Блонски хороший человек, - сказала старая женщина.

Петер помешал огонь в печи, послал Германа на двор за дровами, положил на сковородку ложку топленого сала.

- Не забудь посолить, внучек, - напомнила слепая бабушка.

- Где твоя мать? - тихо спросил Герман.

- Работает в поместье.

- А отец?

Петер перестал раскладывать рыбу. Расплылся в улыбке. Приложил правую руку к виску.

- Бах! Бах! Он уже застрелил трех поляков.

- Что ты сказал, внучек?

- Ничего, я просто говорю с рыбками.

Кухня быстро превратилась в коптильню. Когда они закончили, Петер поставил на кухонный стол железную решетку, а на нее сковородку с карасями.

- Мне тоже достанется? - спросила слепая бабушка.

Она приковыляла на двух костылях из темноты, уверенно направилась к столу, стала искать свою табуретку. Ее серые, пустые глаза пытались понять, что происходит.

- Смотри, не упади опять, бабушка, - сказал Петер.

Усевшись, она стала шарить руками по столу.

- Не обожгись, бабушка.

Петер положил одного золотистого карася на стол перед Германом.

- Хлеба нет, - сказал он, извиняясь.

- Да зачем же нам хлеб, если есть рыба, - вмешалась слепая бабушка.

Герман так и не съел своего золотистого карася. Он все смотрел на старую женщину, смотрел, как ее высохшие пальцы выдергивают из рыбы кости, как заталкивают ее в рот, не останавливаясь, кусок за куском. Иногда она сплевывала на каменные плиты.

- Давай ешь, мальчик, набирайся сил. Будь сильный, как твой отец.

Они покончили со всей рыбой, кроме двух карасей, которых Петер поставил для матери в духовку.

- А косточки отнеси кошке, - предложила слепая бабушка. - Пусть бедной животинке тоже будет хорошо.

Они прибыли вовремя, до того, как сахарная свекла стала замерзать на полях в конце ноября. На них были угловатые польские солдатские шапки, коричневые шинели без поясов и рваная обувь. Караульный с примкнутым штыком привез их в Йокенен в открытой свекольной телеге. Несколько недель спустя стали прибывать гражданские, мужчины и женщины.

Вот они какие, поляки! Они так и выглядели, как их тогда представляло себе немецкое высокомерие: в рванье, мерзнущие и грязные. Ходил слух, что у них у всех есть вши, а это было самое худшее для Йокенен. Сама грязь восточно-прусских дорог, обилие всяких насекомых, близость границы, которая в глазах немцев отделяла германцев не только от славян, но и от вшей и клопов - все это возводило чистоту в культ и святую обязанность. Развести вшей - в Йокенен не было ничего более страшного.