Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

Но в предложении Василия была и своя привлекательная сторона. Марта нашла, что в усадьбе они, может быть, устроятся совсем неплохо вместе с другими немцами. По крайней мере, будет вдоволь молока и масла. И наверняка там будут и другие дети, с которыми Герман сможет играть. А то мальчику так скучно. Перспектива опять влиться в толпу, почувствовать ее теплую - иногда смертельную - близость, все время пересиливает в человеке его ясный рассудок хищного зверя.

Людьми можно управлять, только согнав их вместе: в колонны, в лагеря, в бараки.

- Ну, так давайте собираться, - сказала Марта.

Да, набралось немало вещей, казавшихся достаточно ценными, чтобы взять их с собой. Они опять привязались к паре горшков и полотенец, и Штепутат в тот же день наладил ручную тележку Эльзы Беренд, чтобы они могли везти свои скромные пожитки в усадьбу.

Можно было бы найти и более приятное место, чем йокенская усадьба. Их встретило грязное низкое строение с необжитыми внутренними помещениями и окнами без занавесок. Много грязи на дворе и на дорожках. Только коровы чувствовали себя хорошо - в усадьбе хранились запасы сена всего поместья. А о коровах Василий заботился прежде всего.

Они все собрались здесь: Шубгилла со своими детьми, Виткунша и майорша, которую Василий вытащил из одинокого замка. Сам Василий ежедневно приезжал из Дренгфурта верхом проверять коров. На время его отсутствия старшим в усадьбе становился старый Заркан. Василий прислал сюда двух женщин и двух девочек из Мариенталя. Одну звали Тулла, другую Мария.

- Теперь тебе будет с кем играть, - сказала Герману Марта.

Но он покачал головой.

- Им уже двенадцать.

Девочки были ничто по сравнению с Петером Ашмонайтом. Ему очень нехватало Петера. Если бы только Петер вернулся! Гораздо больше, чем девочки, Германа заинтересовал старый рояль в прихожей жилого дома. Никто не знал, как во время всей этой неразберихи он оказался в таком убогом доме. Басы не пережили войну, но на правой стороне получалось совсем неплохо. "Ку-ку, ку-ку, ку-ку... Кукушкин голос в лесу!" Не пришлось даже долго упражняться.

Да, будет и весна. А весной все наладится. Когда на солнце показалась голая земля, выяснилось, что посев прошлой осени взошел хорошо. Вырастет рожь и озимый ячмень, еще раз будет жатва в Восточной Пруссии. А крестьянам нужно спешить, возвращаться в свои хозяйства. Нельзя же просто так оставить поля! Подходило время весенних работ.

Для семьи Штепутата осталась только маленькая комнатка на верхнем этаже. В комнате рядом жила майорша. Они встречались ежедневно, но старая женщина практически никогда не разговаривала. Не о чем было говорить. Каждое утро она надевала свои красные резиновые сапоги и шла доить и убирать навоз в хлеву. Потом возвращалась, варила на железной печке свой молочный суп и читала. Библию? Хронику поместья Йокенен? Перебирала старые фотографии? Писала письма неизвестным адресатам? "Восточная Пруссия будет американской колонией", - заявила как-то Виткунша. Она верила, что таким образом дела оживут быстрее, потому что доллары - хорошая валюта.

Штепутат не думал ни о делах, ни о хронике поместья Йокенен. Его желудок болел все чаще. У него кончился содовый порошок, и никто не мог ему помочь. Большей частью он расхаживал взад-вперед по комнате, в то время как Марта при скудном свете "свеч Гинденбурга" сбивала масло. Василий держал слово: все молоко, какое давали коровы, доставалось им. Главное, чтобы коровы оставались живыми - Василий считал их. Марта даже опять начала петь. Это само собой получалось под однообразный стук маслобойки.

А внизу Тулла без передышки стучала на рояле "Ку-ку, ку-ку".

Среди теплой, ранней весны опять выпали горы снега. Усадьба оказалась отрезанной от всего мира, дорогу через йокенский выгон занесло. Через неплотные двери намело в прихожую, даже на рояле лежал тонкий слой. Дорожку к хлеву расчищали лопатами, Штепутат и Заркан впереди, женщины за ними. Подоив коров, принялись чистить дорогу на Йокенен. Лучше бы они этого не делали, лучше бы оставались в своем отрезанном от мира снежном городке. Может быть, все случилось бы по-другому. Но уже к полудню они расчистили дорогу до йокенской мельницы, а оттуда было рукой подать до шоссе.

Тулла распустила слух, что в йокенском трактире под старым барахлом есть сухой пудинг, ванильный пудинг доктора Эткера. Этого Герман не мог так оставить. Он побежал по свежерасчищенной дороге к трактиру. Виткунша забаррикадировала дверь громоздкой мебелью, но Герман забрался в дом через разбитое окно в кухне. В пивной, которая одновременно служила и лавкой, он нашел лопнувшие пакеты с пряностями и стиральным порошком, но ванильного пудинга не было. Он опрокинул скамейку, поставил торчком перевернутые полки, взял в качестве трофея целую коробку коричневого гуталина. В кухне он переворошил доской от забора весь битый фарфор, не побрезговал поднять и развернуть грязную половую тряпку: пудинга не было нигде. Зато он наткнулся на остатки огромного портрета Адольфа Гитлера, годами висевшего напротив сцены в зале и воспеваемого йокенцами на каждом собрании деревенской общины: "Народ, партия и вождь - едины!" Больше ничего не осталось.