Роланъ Доржелесъ - Деревянные кресты

— Ну, Морашъ, — снова раздавался голосъ капитана, — правильно мы идемъ? Тт… тт! Вы увѣрены?

Съ пересохшимъ горломъ шли дальше, не зная куда. Однако, паники не было, какая-то дисциплина сохранялась среди всеобщаго замѣшательства; одурманенный разсудокъ слегка мутился, какъ бы вырвавшись изъ адской кузницы, но все-таки оставался яснымъ, и между залпами и выстрѣлами методически передавались приказанія, какъ передаются среди фабричнаго шума распоряженія главнаго мастера.

Наконецъ, мы внезапно вышли изъ полосы обстрѣла. Сразу воцарилось спокойствіе, и мы замѣтили, что солнце уже встало. Мы вышли на дорогу, на обоихъ склонахъ которой зеленѣли густые кусты. Сюльфаръ тотчасъ бросился обшаривать вѣтки.

— Эй, ребята… здѣсь есть спѣлыя!..

— Не трогайте меня, не трогайте меня… — повторилъ раненый съ посинѣвшимъ лицомъ, медленно идя намъ навстрѣчу. Руки его были раздроблены и висѣли, какъ двѣ кровавыя тряпки. Дойдя до насъ, онъ сказалъ безжизненнымъ голосомъ, въ которомъ не чувствовалось даже страданія.

— Я хочу сѣсть, поддержите меня за шинель.

И, придерживая его за воротникъ, его усадили на выступъ стрѣльбища; онъ сидѣлъ вытянувшись, и руки его, превратившіяся въ кровавую массу, едва держались въ разодранныхъ рукавахъ. Носъ у него былъ тонкій, вытянувшійся, какъ будто смерть уже готовилась задушить его.

— Ты поторопился бы на перевязочный пунктъ, — сказалъ ему Лемуанъ, видя, какъ съ рукавовъ стекаетъ кровь.

— Да, я иду туда… зажгите мнѣ папиросу… вложите ее мнѣ въ ротъ…

Его приподняли, и онъ пошелъ, поблагодаривъ кивкомъ головы, машинально шагая, а впереди него шелъ товарищъ, отстраняя столпившихся солдатъ.

— Пропустите, раненый…

Вся рота собралась здѣсь, передъ четырьмя грубо сколоченными лѣстницами, она была похожа на огромный живой щитъ изъ сдвинутыхъ касокъ. Безъ сумокъ, со скатанными одѣялами, съ лопатами на боку, „въ парадной формѣ“, какъ шутилъ Жильберъ.

По правую сторону отъ насъ рота одного изъ полковъ послѣдняго призыва только-что взяла ружья на перевѣсъ; они должны были выйти вмѣстѣ съ нами въ первую очередь. Всѣ проходы, всѣ окопы были переполнены, и стиснутый между сотнями, тысячами людей, каждый, въ какомъ бы настроеніи онъ ни находился, чувствовалъ себя только крупицей среди этой человѣческой массы.

Одни съ раскраснѣвшимися щеками, съ блестящими глазами, оживленно разговаривали, охваченные какой-то лихорадкой. Другіе молчали, очень блѣдные, съ слегка дрожащими подбородками.

Поверхъ мѣшковъ съ землей мы смотрѣли на германскія позиція, окутанныя облаками дыма, въ которомъ слышался трескъ выстрѣловъ; за ними, среди полей, казалось, пылали три деревни, а наша артиллерія все стрѣляла, и среди непрерывнаго грома нельзя было ничего разобрать. Поля сотрясались подъ этимъ яростнымъ натискомъ, и я чувствовалъ, какъ подъ моимъ локтемъ дрожитъ и колеблется окопъ.

Жильберъ ежеминутно взглядывалъ на часы. Отъ тревожнаго ожиданія у него сжималось сердце, ему хотѣлось уже услышать сигналъ, выступить сейчасъ же, покончитъ съ этимъ. Онъ подумалъ вслухъ:

— Они хотятъ продлить удовольствіе.

На брустверѣ, между двумя пучками травы дрались двое насѣкомыхъ: большой темно-красный навозный жукъ съ жесткой спинкой и голубое насѣкомое съ тонкими щупальцами. Жильберъ смотрѣлъ на нихъ, и когда жукъ уже готовъ былъ смять насѣкомое, онъ опрокидывалъ его на спинку, со лба его упала капля лота на маленькое голубое насѣкомое, и оно отряхнуло свои пестрыя крылышки.

— Вниманіе, время приближается, — предупредилъ офицеръ справа отъ насъ.

Ближе раздалась команда Крюше:

— Ружья на перевѣсъ… Гренадеры впередъ.

Стальной трепетъ пробѣжалъ по всему окопу. Жильберъ, склонившись надъ насѣкомыми, смотрѣлъ на нихъ, не слыша біенія своего сердца.

Крюше рѣшительно подтянулъ ремень у каски. Онъ всталъ на первой ступени лѣстницы, сооруженной изъ мѣшковъ съ мукой, и посмотрѣлъ на насъ.

— Друзья мои… Тт… Тт… За Францію, не такъ ли?… Наступать какъ слѣдуетъ… Мы сметемъ все съ нашего пути…

Волновался ли онъ, но мнѣ показалось, что голосъ его не такъ сухъ, не такъ рѣзокъ, какъ обыкновенно. Мы стягивали пояса, отталкивали лопаты, бившія по ляжкамъ. Бертье, стоя у подножія лѣстницы, былъ готовь подняться. Повернувъ голову, онъ увидѣлъ искаженное лицо Мораша.

— За вами, господинъ лейтенантъ, — сказалъ онъ по военному, отступивъ на шагъ.

Тотъ, смущенный, нашелъ предлогъ: