О. Генри: Высочайшее отречение

Шестеро ковбоев на ранчо Сиболо [4] Бизон (исп.). дожидались у дверей местной лавки. Их низкорослые лошадки паслись тут же, привязанные на техасский манер, то есть не привязанные вовсе. Поводья их волочились по земле, являясь более надежной привязью (что значит воображение и сила привычки), чем если бы вы привязали их к могучему дубу канатом в два дюйма толщиной. Эти ангелы-хранители коровьего племени слонялись вокруг, держа в руках темную бумагу для самокруток, и беззлобно, но без передышки ругали лавочника Сэма Ревела. Сэм стоял в дверях, оттягивая красные резинки на рукавах розовой сатиновой рубашки и с чувством разглядывая свои ботинки цвета буйволовой кожи, равных которым не было ни у кого в радиусе сорока миль. Упущение его было серьезным, и он был раздираем противоречивыми чувствами: угрызениями совести и восторгом перед великолепием своего наряда. Он не позаботился о том, чтобы запасы курева в лавке были пополнены вовремя.

— Ей-богу, ребята, я был уверен, что под прилавком есть еще один ящик табака. А это оказался ящик с патронами.

— Да нет, это из твоего ящика мозги повытрясло, — заявил Малявка Роджерс, загонщик из лагеря Ларго Верде. — Тебя, видать, треснули по башке толстым концом арапника. Я за этим табаком девять миль проскакал. Ежели тебя теперь оставить в живых, это будет просто не по-божески.

— Когда я уезжал, ребята смешивали на курево жвачный табак с сухими мескитовыми листьями, — вздохнул Мустанг Тэйлор, объездчик из лагеря «Три Вяза». — Они ждут меня к девяти. Будут сидеть, бедняги, с бумагой для закруток, чтобы хоть разок курнуть чего-нибудь стоящего перед сном. И что же я им скажу?

Что эта овечья башка, этот красноглазый сын пегой кобылы в желтых штиблетах и бабьей блузе забыл запастись табаком!

Грегорио Фалькон, ковбой-мексиканец, лучший метатель лассо во всем Сиболо, сдвинул свое огромное, отделанное серебром соломенное сомбреро на черную курчавую макушку и стал выскребать карманы в поисках завалявшихся крошек драгоценного зелья.

— О, дон Сэмуэль, — сказал он не без укоризны, но с истинно кастильской вежливостью, — прошу прощенья. Говорят, у кролика и овцы меньше всего sesos… как это по-вашему, мозгов, кажется? Не верьте этому, дон Сэмуэль! По мне, так у людей, которые не припасли табаку у себя в лавке, их еще меньше… Вы, конечно, простите меня, дон Сэмуэль…

— Что толку зудеть одно и то же, ребята, — сказал невозмутимый Сэм, наклоняясь, чтобы обтереть носки ботинок пестрым желто-красным носовым платком. — Во вторник Рене уехал в Сан-Антонио, и я наказал ему привезти табаку. Вчера Панчо прискакал обратно на его коне. А фургон Рэнс пригонит сам. Поклажа у него невелика — мешки из-под шерсти, одеяла, гвозди, консервированные персики да еще кое-какая мелочь, которой не хватило в лавке. Он наверняка приедет сегодня. Выезжает он всегда на заре, лошадей гонит вовсю, так что к вечеру, думаю, будет на месте.

— А на каких клячах он тащится? — спросил Мустанг Тэйлор с проблеском надежды в голосе.

— У него пара серых в упряжке.

— Тогда погожу малость, — заявил объездчик. — Эти серые глотают мили, что земляная кукушка ужей. Открой-ка мне банку ренклодов, Сэм, пока ничего получше нету.

— А мне желтых слив банку открой, — распорядился Малявка Роджерс. — Я тоже подожду.

Бестабачные ковбои с комфортом расположились на ступенях лавки. Внутри Сэм вскрыл резаком банки с консервированными фруктами.

Лавка, большое, похожее на амбар строение из светлого дерева, находилась в пятидесяти ярдах от жилого дома фермы. Позади нее были конские коррали, а еще дальше — навесы для хранения шерсти и загоны для стрижки овец, — на ранчо Сиболо разводили и овец, и рогатый скот. В некотором удалении от лавки видны были тростниковые крыши хижин, в которых жили мексиканцы, издавна хранившие вассальную верность хозяевам Сиболо.

Жилой дом фермы состоял из четырех просторных комнат с оштукатуренными кирпичными стенами и деревянной пристройки в две комнаты. Строение опоясывала галерея шириной в двадцать футов. Дом стоял в окружении рослых дубов и вязов, неподалеку от озера — продолговатого, не слишком широкого и необычайно глубокого. По ночам огромные щуки выпрыгивали на поверхность и плюхались в воду с шумом купающихся гиппопотамов. С деревьев свисали гирлянды и тяжелые подвески унылого серого мха, типичного для Юга. Да и сам жилой дом на ранчо Сиболо был скорее типичен для Юга, чем для Запада. Казалось, старый киова Трусдэл привез его с собою, когда он в пятьдесят пятом году появился в Техасе с ружьем под мышкой.