Эптон Синклер - Широки врата

Так для молодой пары и для тысяч других, разделяющих их образ мышления, казалось, что судьба человечества решалась по линии реки Мансанарес перед Мадридом, и в этих новых академических зданиях университетского города, которые в настоящее время служат в качестве укреплений против диких и кровожадных мавров. Это был военный фронт. Но фронт пропаганды был не менее важен. Он состоял из секретной радиостанции, которая рассказывала немецкому народу правду каждую ночь, из пачек антигитлеровской литературы, которую преданные мужчины и женщины контрабандой переправляли в Гитлерлэнд и распространяли в обеденных судках или под дверями домов немецких рабочих.

Труди больше не вернулась в студию на левом берегу. Её оставшиеся там вещи не стоили риска, связанного с её появлением там. «Начнём всё снова», — сказал Ланни; — «Как если бы там случился пожар». На свою последнюю «девичью фамилию» Корнинг она сняла студию на Монмартре несколько больших размеров. Она обещала проявлять максимальную осторожность, никогда не выходить на улицу за исключением тёмного времени суток. Ланни делал все закупки и приносил ей всё необходимое, всегда паркуя машину на некотором расстоянии и внимательно наблюдая за отсутствием слежки.

Она написала своему кларнетисту, чье имя она Ланни не назвала. Она вызвала человека к определенному зданию в определенный час ночи, предложив использовать все возможные меры предосторожности. Ланни должен был проехать мимо на своей машине с Труди на заднем сиденье с опущенными шторами с небольшой щелью, чтобы можно было наблюдать. Если человека не было на месте, они проедут мимо. Если он был там, Ланни повернёт за угол и выпустит Труди из машины. Он будет продолжать двигаться вокруг квартала, проезжая мимо места несколько раз, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. С Ланни был его автоматический пистолет Бэдд, чтобы агенты гестапо не смогли похитить его жену без стрельбы.

Это был критический момент в делах Труди. Если ее коллеге по борьбе пришлось бы исчезнуть, как ей самой, то им, возможно, было бы трудно найти друг друга снова. Но он был там, и Труди вышла и присоединилась к нему, а Ланни наблюдал за их прогулкой по темной улице и должен был предположить, что все было в порядке. Потом она рассказала ему, что кларнетист поднял тревогу и покинул свой дом так же, как сделала она, оставив там все, в том числе свой любимый инструмент. Но один из его учеников, умный французский паренёк, пошел и получил его почту и принёс её ему. Поэтому они получили возможность начать всё снова и поиграть в прятки с нацистами чуть дольше. Ни один из них не будет знать новый адрес другого, они будут встречаться в условленном месте один раз в неделю. Труди сунула ему пачку банкнот, сказав ему, использовать часть денег для своих личных нужд.

Такова была игра и контригра, которые разыгрывались по всей Европе и даже во всем мире: нацисты и антинацисты, фашисты и антифашисты, испанские «националисты» против лоялистов, красные и розовые любых оттенков против роялистов, Круа-де-Фё, Юных патриотов и продажных политиков, предлагающих свои услуги тому, кто предложит лучшие условия в работе, рекламе, а также наличные деньги. Если принять участие в этой игре, то надо было как бы покинуть цивилизованный мир и вернуться в джунгли, где свирепые звери преследовали друг друга и любого появившегося там. Там не было никакого предела для предательств, уловок и ловушек. И оказавшийся там очень скоро обнаруживал, что если он собирался выжить, то ему нужно думать, как перехитрить других.

Среди сообщений, которые ждали Ланни в его гостинице в Париже, было старое от его отца, говорившее, что он плывет в Германию и предлагает Ланни встретиться с ним в Берлине. Ланни решил, что это было бы интересно, но довольно противно. Слушать пререкания своего отца с этим «страдающим ожирением», как двух шакалов над тушей. Несмотря даже на тот факт, что Ланни имел право на кость из этой туши, вряд ли это зрелище доставит ему удовольствие. Он послал Робби телеграмму в отель Адлон, и через несколько часов получил ответ о том, что его отец возвращается через Париж и встретит его через несколько дней. Робби добавил: «Видишь бекон, тащи сковородку» — Это был своего рода код для тех, кто не жил в Америке.

«Вокруг всего я вижу перемены и распад» — так говорится в всем известном гимне [170] Известный гимн «Пребудь со мной», слова шотландца Генри Фрэнсиса Лайта (1793–1847) , и эти печальные слова применимы к отношениям Ланни Бэдда с первым и величайшим героем его жизни. Радостнее, чем Рождество, гораздо больше удовольствия, чем празднование дней рождения, были те дни, когда в Бьенвеню приходила телеграмма или открытка, говорившие, что замечательный и обожаемый продавец оружия собирался приехать. Это было верно и в детстве, и в юности, и даже в ранней молодости, когда Ланни паковал чемоданы и мчался в Париж или Лондон, чтобы встретиться со своим отцом. Но теперь годы стёрли все чары прочь. Спокойная уверенность Робби Бэдда, его манера командовать всем, чем он хотел, его царственная щедрость — все казалось грубым и второсортным. Было очевидно, что Робби пил слишком много виски, и когда он начал рассказывать Ланни о мире, в котором они оба жили, он показал себя упрямой и плохо информированной жертвой стяжательского инстинкта.