Елена Стефанович - Дурдом

И Елена, круто развернувшись, ушла. А что она могла сделать? Найти загулявших скотников, доярок, прочитать им мораль о том, что нехорошо, мол, скотину голодом морить, что все живое хочет жить? Так они и без нее очень хорошо это знали. Потому что даже самая пьяная, загульная баба никогда не оставляет свою личную корову недоеной-непоеной, и кормушка у ее личной коровы всегда полна. А колхозное — это невесть чье добро, ради чего дояркам там надрываться?…

Начни с ними разговор, их не перекричишь — будут орать, не слушая друг друга, о своей тяжелой жизни, будут совать ей под нос свои уже в двадцать лет совершенно изработанные руки, и нечего будет ответить на их больные, неразрешимые "где?", "когда?" и "как".

— Где купить ребенку хотя бы каку-никаку книжку, игрушку, шапчонку, штаны?!

— Когда в наших магазинчиках хоть бы кака вшивая колбаса появится?!

— Почему к врачу нужно ехать в райцентр аж за восемьдесят километров?

— Неуж за девяносто рублей мы будем надрываться на той ферме?!..

Что им сказать, этим безвременно постаревшим бабам, живущим от получки до получки одной радостью: будут деньги — хоть маленько гульнуть, отвести душу?… Корить их неисполненным гражданским долгом, пугать их суровыми лозунгами, давить на их "сознательность"? Не получится. Все они уже видывали, все они уже слыхивали, больше не получится.

Елена, разъезжая по отдаленным районам, все чаще и чаще задавалась мыслью: так кто же ненормален все-таки, она или так называемая "власть", установившая порядки, от которых люди волей-неволей начинают заниматься откровенным вредительством, спиваются, бездельничают на рабочем месте?

Возвращаясь из командировок, все свои сомнения Елена несла Марине Григорьевне. Та выслушивала ее запальчивый рассказ, а после, мудро и спокойно улыбнувшись, говорила:

— Ах, Елена, Елена, ты — как восторженная десятиклассница! Ты что, вполне серьезно полагаешь, что вот этого никто не знает, не ведает, и ты вот явилась и открыла нечто ужасное, да? Успокойся! Всем это все давно известно. Удивляться тут сильно нечему. Все идет так, как должно идти. И мужики в селе — такие, какими их сделала наша система. А что ты можешь против системы? — Ничего, как и любой отдельно взятый гражданин. Так что не сходи с ума, спокойненько делай свое дело…

Что значит "свое дело" и "не свое дело"? Кто их разграничил, эти дела, на те, что нам посильны, и на те, что непосильны? И что есть "здравый смысл" в общепринятых понятиях, можно ли его, этот "здравый смысл", каким-то образом вывести — как математическую формулу, например? Ее "дееспособность" много лет подряд пытались определить, задавая ей совершенно дурацкие вопросы, пословицы и загадки — по сей день кошмарами возвращается к ней по ночам эта больничная действительность. Почему же никто даже не пытается определить "дееспособность" тысяч и тысяч председателей колхозов, парторгов, председателей райисполкомов, секретарей сельсоветов и горсоветов, отдающих бессмысленные, а нередко вредительские приказы? Почему никто не усомнится в их дееспособности и здравомыслии?…

От наваливающихся вопросов болела голова, но ответа на них она не находила. Впрочем, довольно быстро она поняла, что весь строй нашей жизни таков, что доискиваться ответа на эти больные вопросы просто бессмысленно, нужно все принимать как данность и не пытаться воевать с ветряными мельницами.

Не понимая все это, нельзя было отделаться от мысли, что по всеобщему негласному уговору совершается какое-то невиданное общенародное, общенациональное преступление! Можно ли молчать об этом!

Впрочем, хотя бы один верный вывод для себя она успела сделать: если с кем и делилась своими сомнениями, так только с Мариной Григорьевной. Для всех остальных она была просто Леной — добрым и умным, хотя и несколько странноватым человеком. Впрочем, в среде творческих работников быть "странным" не возбранялось, в этом даже видели какой-то особый шик. Похоже было, что учетом у психиатра — а на учете были и другие ее коллеги — даже гордились. Все дело было, видимо, в том, что "учетные" просто играли. Никто из них не знал, и слава Богу, что такое на самом деле псишка. И поэтому, когда в журналистской компании начинался очередной треп по части того, кто и как "поехал", Елена тут же старалась незаметно исчезнуть. Для нее этот смех был хуже святотатства.

Когда мама поняла, что скоро станет бабушкой, она и растерялась и обрадовалась. Но ничего дочери не говорила, только однажды, как будто случайно, у нее вырвалось: "А как же ребенок без отца-то будет?"