Эльза Триоле - Великое никогда

Мадлена не могла помнить того, что было со мной, — пустота Елисейских Полей ее завораживала… Впрочем, со мной ничего не произошло. А как передать отсутствие событий, которые сказались на всей вашей жизни? Просто несколько мгновений, вставленных в раму. А как вставить в раму пустоту?

Пустынная дорога, пустой дом. Даже бродяга, очевидно, нашел себе пропитание в другом месте… Не открыв ставен, она бросилась в кресло и почувствовала удивительное физическое и моральное благополучие.

Почтальон, как и обычно, подсовывал в ее отсутствие корреспонденцию под кухонную дверь, и весь пол был усеян конвертами. Мадлена подобрала их, положила на большой стол в большой комнате.

Вырезки из газет… О Режисе по-прежнему говорили много, даже во время каникул… Кружок по изучению развил бурную деятельность. На аукционе в отеле «Друо» несколько листков рукописей Режиса Лаланда были проданы за двести пятьдесят тысяч франков. Какой-то сукин сын посмел продать адресованные ему письма. Три письма за сто пятьдесят тысяч франков. Брошюра. «Режис Лаланд на пороге вечности». Автор Бернар Плесе. Она перелистала брошюру…

«…Особенность логики Лаланда…»

Знаем, слыхали…

«…Мы уже говорили, что Режис Лаланд был верующим и прогрессивно мыслящим человеком. Он был верующим, как и Людовик II Баварский, но не принимал его положений о божественном начале королевской власти. В тронном зале замка Нейшванштейн предполагалось возвести трон неслыханной роскоши не для персоны самого короля, а как высший символ королевской власти. Этот сказочный трон так никогда и не был воздвигнут: король скончался слишком рано.

Режис Лаланд не мог разделять взгляды этого короля, отказавшегося управлять страной, выполнять свои обязанности монарха и тем не менее требовавшего от государства роскоши, тайной роскоши, укрытой на вершине горы среди лесов, — роскоши, даже не украшавшей Баварию ни в глазах его народа, ни в глазах чужестранцев. Демократ Режис Лаланд не мог принять такого порядка вещей, этого „двора“, состоящего из лакеев-разбойников, безропотно подчинявшихся сексуальным капризам извращенного короля, его маскарадам, его склонностям, описывать которые здесь было бы неприлично.

Режис Лаланд не мог сочувствовать королю, который ненавидел всех, кто выступал против королевской власти, боялся бомб, револьверов, революций, которого преследовала навязчивая мысль о покушении на его особу; король, ненавидевший пролетарский авангард — а вдруг он потребует от него отчета? Он ненавидел чиновников, буржуазию, крупную и мелкую — а вдруг они потребуют, чтобы он ими занимался, чтобы он делал политику? Он ненавидел своих министров, которые интриговали против него, отказывали ему в ассигнованиях на постройку замков… Людовик II любил только своих крестьян, фермеров, горных лесорубов, таких же реакционеров, как и он сам, требовавших от короля лишь одного: чтобы он носил корону и горностаевую мантию, походил на святых в их церквах, на сказочного принца. И тут Людовик II удовлетворял их.

Режис Лаланд мог лишь ненавидеть такого короля…»

Мадлена отшвырнула брошюру. Ох, все равно она бессильна против всех этих дураков, лжетолкователей, ненавистников, злых и глупых шутников… Никогда Режис не занимался тем Людовиком II, о котором писал Бернар. Он проник в тайное тайных этого бутафорского короля, этого жалкого притворщика, который ломался, прикидывался.

Она взялась за вырезки из газет… Казалось, «Аргус» с умыслом подбирал все направленные против нее гнусности… Она шагала босыми ногами по крапиве…

«Мадлена Лаланд, вдова Режиса Лаланда, по-прежнему отказывается допускать заинтересованных лиц к архивам, которые она бережет чересчур ревностно, и, пожалуй, злоупотребляет своими правами… Жалоба, поданная первой женой Режиса Лаланда…»

Что это еще за история? Какая жалоба? Мадлена даже подпрыгнула, словно ее обожгло… Потом прилегла, свернувшись калачиком, убитая горем. Вокруг нее стояла ничем не нарушаемая тишина. Возможно, весь свет, всё на свете погибло, пока она плачет из-за каких-то мелочей, из-за ничтожных мелочей. Щеки ее горели, ее хлестали крапивой, вечно хлестали крапивой… Она выбежала в сад, ей не хватало воздуха. Принялась прыгать с утеса на утес, подтягиваясь на ветках, как обезьяна, проделывала головокружительные упражнения, вконец измотав себя, угомонилась.

Хватит… Она поднялась в библиотеку. Рукописи Режиса пока еще принадлежат ей, их еще не продают с аукциона, «первая жена» Режиса еще не выиграла процесса, о котором Мадлена ничего не знала.