Эльза Триоле - Великое никогда

Сейчас Мадлена ждала ответа от Никола Рибера, великого физика. Она написала ему, напомнила о вечере в зале Садоводства, состоявшемся три года назад, и о визите, который она нанесла ему вскоре после этого вечера. Все шло не совсем так, как он предсказывал. Разумеется, известное зло было причинено, но Рибер не мог себе представить, что Мадлена ляжет на рельсы и остановит дальнейшее продвижение. У одних необузданная реакция Мадлены вызывала желание проехать по телу этой женщины, раздавить ее колесами, но другие — а таких было довольно много — стояли за нее и за ее дело: когда человек утверждает что-то с такой уверенностью и силой, нельзя не поддаться его влиянию, будь он прав или неправ. Мадлена с помощью Жана поместила в крупном еженедельнике статью, в которой опровергала официальную точку зрения на труды Лаланда, опираясь на множество цитат и ни словом не упомянув о тех связях, которые существовали между ней и покойным. Все было очень серьезно и научно. Когда эта бомба разорвалась в узком мирке ученых и литераторов, скромно торжествующая Мадлена попросила старика ученого указать ей кого-нибудь, кто мог бы написать правдивый труд о Режисе Лаланде. Лично она никого не знала ни в литературных, ни в университетских кругах… Кого-нибудь, кто пользуется авторитетом, или какого-нибудь молодого человека, достаточно талантливого. В его распоряжении будут все принадлежащие ей документы, она поделится с ним всем, что знает сама. В случае необходимости, заплатит за издание работы.

Мадлена ждала ответа. Никола Рибер, безусловно, ответит — недаром же он нашел ее тогда обворожительной. Она обвела взглядом чердак: все было в идеальном порядке, все под рукой. Огнетушители на положенных местах; пожарные сирены в любую минуту готовы дать сигнал тревоги… По крайней мере, она надеялась, что это так, недаром она истратила на обзаведение бешеные деньги. Теперь то и дело крадут картины, скоро начнут похищать рукописи, на них тоже можно заработать.

Мадлена спустилась в кабинет Режиса, села за стол. Одна она знала цену вечного самопринуждения, в котором отныне жила: неукоснительный порядок, разборка бумаг, пожарная сирена. Нигде она не чувствовала себя дома, даже у крестной: она уже вышла из того возраста, когда легко приживаются у чужих. Крестная надоедала ей своими вечными рассказами о родильном доме, своими вопросами, советами. Если бы позволили финансы, Мадлена купила бы где-нибудь домик, чтобы можно было бы вести себя так, как заблагорассудится. Здесь, с этими архивами, которые нужно хранить и беречь, она вечно была начеку. Достаточно все время видеть перед собой этот пожарный брандспойт… В Париже были дела, в Париже ею интересовалась уйма людей из-за обоев и из-за Режиса Лаланда, так что ей никогда не давали покоя. И даже здесь — этот бродяга! Всегда, всегда ей кто-нибудь мешает. Необходимо что-то придумать… Разберемся по порядку… Деньги. Она так много тратила, что на ее счете в банке, надо полагать, осталось не слишком много. Осведомиться точнее. Так или иначе, сумма недостаточно велика, чтобы купить хотя бы халупу. Снять?.. Что ж, пожалуй… Правда, снимать дорого. Если бы не поздний час, Мадлена немедленно съездила бы в соседний поселок, в агентство по продаже недвижимого имущества. И все по вине бродяги — это он подлил масла в огонь. Подумать только, он входит в ее дом, когда ему заблагорассудится, вопреки всем мерам предосторожности… Правда, думая о сохранности чердака и кабинета, она как-то упустила из виду все прочее… Она никому об этом словом не обмолвится, а то сразу скажут, что Мадлена какой была, такой и осталась… С тех пор как она приняла все эти меры безопасности, ей здесь страшно! Даже смешно!

Ладно… В целях душевной гигиены следовало бы найти такое место, где бы ее оставили в покое. А что, если съездить к матери? Теперь на ферме живет только мать… Отец умер, сестра замужем. Они не виделись много лет, даже при жизни Режиса. Мать не приехала на похороны Режиса так же, как Мадлена не приехала на похороны ста.

Такие уж они были — и мать и дочь. Как-то они поладят после стольких лет разлуки? Мадлена представила себе мать, молча растянувшуюся в шезлонге, с которого она подымалась лишь изредка. Нет, не стоит нарушать ее одиночество… Ладно, за работу. Усевшись перед пишущей машинкой, Мадлена положила рядом листки бумаги, исписанные почерком Режиса, — страницы от 1948 года, они тогда только поженились. Жили они на Луаре, в доме матери, так захотел Режис. Опустив руки на колени, Мадлена сидела перед машинкой, как сидит пианист перед роялем, готовясь взять первый аккорд. Одна в этом доме в департаменте Сены-и-Уазы, одна среди утесов и сосен, а Режис лежит под землей, под несколькими футами земли… В беспросветной ночи вдруг повеяло запахом роз и гниющих фруктов… Мадлена услышала даже жужжание ос и поскрипывание новых веревок гамака между двух деревьев… Режис сидел в высокой траве, ее сестренка разложила на коленях альбом для рисования, а мать полулежала в шезлонге с неопределенной улыбкой на бледных губах, таких же бледных, как ее не тронутые загаром руки, как ее лоб, волосы… Крестная — с вязаньем. Вдалеке гул трактора, на котором работал отец… Голос Режиса: