— Можно было бы предупредить меня раньше.
— Все это решилось в последнюю минуту.
— Не сегодня же утром. Вы ведь сняли зал, пригласили людей.
— Верно. Не знаю, как это получилось… Спохватились только вчера, было уже поздно…
— Лучше было бы позвонить мне поздно, чем утром.
— Прости, Мадлена, я вижу, что разбудил тебя.
— Начало в девять?
— Да. Хочешь, я за тобой заеду?
— Не надо. Спасибо за приглашение. Если только я приду… До вечера…
Мадлена снова легла. Попытаться заснуть? И речи быть не может… Итак, дошло до того, что ее забывают пригласить на диспут о Режисе Лаланде. Безумие! Почему? Они — кто они? — не желали, чтобы в зале присутствовали инакомыслящие. Она вдруг почувствовала, что нет в ней боевого духа. Да ну их всех! Все равно ей с ними не справиться, она совсем одна, на руках у нее нет козырей. Козырь — это громкое имя, слава, а она — она просто женщина, занимающаяся обоями, коммерцией. То, что она вдова Режиса, являлось скорее минусом; супруга, вдова, которая вмешивается в дела, не доступные ее уму. Да куда она лезет!.. Единственные ее союзники — это крестная да старина Жан… Самое страшное то, что они — другие — возможно, правы. А вдруг Режис говорил другим другое, чем ей? Он старался ей понравиться, говорил то, что, по его мнению, она заведомо одобрит. Ему-то, Режису, было на все наплевать! «Кто вы, Режис Лаланд?» — как теперь модно стало выражаться по радио. Что ни говори — мистификации-то его были реальностью… Опубликовал же он выдумки Мадлены про Екатерину II под видом исторического этюда. С этим уж не поспоришь. Она пойдет в зал Садоводства, просто чтобы им досадить: все, что она может теперь, — это им досаждать.
До последнего времени считалось, что математика — совершеннейшая из наук. Ей даже удается выразить отношения между предметами… Но какой науке под силу выразить формулой отношения между людьми? Что такое история человека, если не приближение? Достаточно допустить ошибку, пойти в ложном направлении, и все пропало. Все вычисление окажется неверным. Тому примером Режис. Представим себе Режиса как величину, помноженную на другие величины — рассказы и комментарии о жизни и творчестве Лаланда, предложенные его учениками и последователями со всеми ошибками, вольными и невольными, допущенными с определенной целью или проистекающими от избытка воображения, из любви к красивым легендам… Умножим такого Режиса и получим в результате необъятную фальсификацию, которая и есть История всех нас вкупе.
Плохо освещенный, мрачный зал Садоводства был набит битком. Публика почему-то походила на неимущих в туманный день. Мадлена, в плаще и платочке, завязанном под подбородком, села в глубине зала, и ее никто не заметил. На эстраде, за столом, их было шестеро или семеро. Только мужчины. Тот, что сидел крайним слева, был, пожалуй, хорош собой. Стул его не поместился за столом, и он сидел в профиль, под прямым углом. Остальных за столом она не разглядела, увидела только черную оправу чьих-то очков, голову и лицо — круглое, как стекла очков, а рядом с очками — Бернара, далекого Бернара, расплывчатого и совсем не похожего на того, которого она знала раньше.
— Дамы и господа…
В зале сидели старики, даже не старики, а старцы, зеленая молодежь и молодежь постарше. Солидные мужчины и студенты, девушки с тетрадками, будто они явились на лекцию. Две или три элегантные дамы, затерявшиеся в этом туманном сером зале. В первых рядах — ученые мужи, мудрые старцы. Позади — юноши с кольцом бородки, с голой шеей, в расстегнутом воротничке. Хорошеньких девушек было очень мало. Бедный Режис!
— …Творчество Режиса Лаланда ставит перед нами столько проблем, дает столько животрепещущих ответов, что бесспорно занимает в наших умах и сердцах господствующее место. «Режис Лаланд как историк и романизированная наука» — этой теме посвящено наше сегодняшнее собрание. Мы попытаемся рассудить историков и романистов, которые, каждый со своей стороны, отстаивают свои права на творчество Лаланда.
Мадлена предпочитала эту тему спорам о поисках бога в творчестве Режиса Лаланда. Возможно, Бернар все-таки посчитался с ее мнением?
— …Исторические личности в произведениях Лаланда написаны столь выпукло, что не умещаются в рамках исторических событий и начинают жить самостоятельной жизнью. Так например, в его знаменитой книге об Екатерине Великой история любви нарисована с такой силой, что читатель забывает и об описываемой эпохе и об исторических событиях. Вспомните сцену, когда Понятовский узнает, что Екатерина его больше не любит… Разве это король, разве это императрица, действующие в силу государственных соображений?.. Разве в этом дело! Вот почему романисты хотели присвоить Лаланда себе. На что историки возражают: историческая точность передачи взаимоотношений между многострадальной Польшей и Россией времен Екатерины II позволяет летописцам считать Режиса Лаланда великим историком, хотя бы за смелость его гипотез.
Читать дальше