Мишель Фейбер - Сто девяносто девять ступеней. Квинтет «Кураж»

Возьми себя в руки, сказала она себе и решительно отложила газету. Только теперь Шейн заметила, что она не одна. Рядом с ней на скамейке сидела толстенькая молоденькая панкушка, вся пропирсованная, с характерной прической-гребнем — зрелище, необычное для Уитби. Почти такое же необычное, как живой монах. Наверное, Шейн слишком уж откровенно таращилась на серебряные колечки в брови, в носу и в ушах у девушки, потому что девица сердито нахмурилась. Застигнутая «на месте преступления», Шейн поспешно опустила глаза. В ногах у панкушки сидела собака — должно быть, помощница и соратница в плане выпросить денег у прохожих на улице. Самый обыкновенный пес — если не считать пиктограммы «анархии», накорябанной черным маркером на его пшенично-белом боку, — может быть, лабрадор. Вполне симпатичный, да, но далеко не такой красивый, как Адриан.

Да, по сравнению с Адрианом все остальные собаки — невзрачные.

Без десяти восемь Шейн начала подниматься по лестнице в сто девяносто девять ступеней. Взглянув сверху на гавань, она увидела Магнуса и Адриана — две крошечные фигурки, бегущие по Морскому бульвару. Ее меланхолия тут же сменилась странным волнением пополам с возмущением. Почему они бегают там, когда она здесь ? Они что, специально ее избегают?! Иначе с чего бы они предпочли бульвар, где пахнет рыбой и где одни только пабы и увеселительные заведения для туристов… ведь тут, у лестницы, так красиво…

Ее самое сильно насторожил ее первый безумный порыв — подпрыгнуть на месте и помахать Маку рукой, хотя он все равно бы ее не заметил. Это был очень тревожный знак. Похоже, она начала увязать — причем глубже, чем ей представлялось. Надо немедленно что-то делать, пока не поздно. Пока она еще в состоянии мыслить здраво.

Я приехала в Уитби, чтобы работать, напомнила она себе. Я приехала вовсе не для того, чтобы уехать в расстроенных чувствах. Вовсе не для того, чтобы об меня вытирали ноги.

Она представила свои чувства в образе истеричной послушницы в монастыре, а разум — в образе мудрой и участливой аббатисы. И вот аббатиса дает юной послушнице добрый совет: учись сдерживать свои чувства. Шейн представила себе келью, где молилась святая Хильда: голые стены, пространство, залитое золотисто-янтарным светом, благодатное место, где можно укрыться от смятения и тревог и обрести долгожданный покой.

Когда Шейн пришла на участок, где проходили раскопки, Прю уже убирал синий брезент, которым они накрывали участок на ночь. Глинистая почва по краям ямы была какой-то уж слишком мокрой. В пятницу вечером землю полили из шланга, чтобы она не пересохла за выходные, но в выходные был дождь, и глина размокла сверх нормы. Шейн тихо порадовалась про себя, что ее «надел» был почти в середине участка. Да, вполне вероятно, святая Хильда не одобрила бы ее суетного желания оставаться сухой и относительно чистой за счет своих же коллег, которым придется копаться в мокрой земле, но резинки ее поддерживающих колгот постепенно теряли свою эластичность — по чуть-чуть после каждой стирки, — так что уж лучше не пачкать их лишний раз.

— Ты нормально сегодня спала? — спросил Прю, сворачивая очередной кусок брезента, под которым открылась могила Шейн. То есть, конечно, не ее могила, а могила, с которой она работала.

— Дай-ка я угадаю… ты смотрела ночной канал… этот фильм про ограбление, где все пошло криво. Там еще эта актриса играет… ну, как ее там? — Прю всегда забывал имена собственные. — Ну, эта… она недавно еще растолстела…

— Нет, я не знаю, — сказала Шейн.

Следующим на участок явился Джеф, сухопарый, морщинистый старый хиппи, который, похоже, работал на всех более или менее важных раскопках в Британии после войны. Потом подошли Кайра и Тревор, муж и жена. Сегодня был их последний день в Уитби — завтра они улетают на Ближний Восток, на раскопки от Национального географического общества. Там и климат теплее, и платят больше. Интересно, кто их заменит? Очень приятные люди, по словам Нины, начальницы на раскопках. Из Северного Уэльса.

В десять минут девятого собрались уже все. У каждого был свой «надел», свой участок работ — как у средневековых сборщиков картофеля. Всего их было четырнадцать человек, и все они рылись в земле на месте древнего кладбища в поисках хрупких останков давно уже мертвых людей, внимательно изучая почву, изменение цвета которой могло указывать на присутствие старого гроба, или полуистлевшей кости, или зубов — бледных осколочков в темной земле.