Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – мудрых и удивительных

– Боже правый!

Он устало пожал плечами.

– Ну вы же сами видите. Пойдем в дом, вам нужно вымыть руки.

В огромной кухне, мощенной камнем, я склонился над коричневой глиняной раковиной. Ферме «Скар» было четыре сотни лет, и ее многочисленные обитатели не сильно изменили ее со времен Генриха Восьмого. Сучковатые балки, грубо побеленные стены и тяжелые деревянные лавки. Но комфорт никогда не значил много для мистера Дэггета и его жены, лившей воду из примитивного кипятильника, расположенного в очаге.

Она стучала по камням кухни своими деревянными сабо. Волосы ее были туго стянуты сзади в пучок, а на животе был повязан грубый фартук из мешковины. Детей у нее не было, но жизнь ее протекала в постоянной работе, она всегда была при деле.

В конце комнаты деревянные ступеньки вели к дыре в потолке, это был вход на чердак, где спал Нед. Там находилась комната, бывшая местом обитания маленького человека в течение последних пятидесяти лет: с тех пор, как он после школы еще мальчишкой пришел на работу к отцу мистера Дэггета. И за все это время он не выбрался дальше чем в Дарроуби и не занимался ничем, кроме постоянной, ежедневной рутины на ферме. У него не было ни жены, ни друзей, он плелся по жизни, доя животных и давая им корм, убирая навоз и постоянно чего-то ожидая. Я подозреваю, что надежд на какие-нибудь перемены у него с каждым днем становилось все меньше.

Ухватившись за дверную ручку автомобиля, я оглянулся на ферму «Скар»: на черепицу прогнувшейся крыши, на огромную каменную притолоку двери. Они символизировали трудности жизни тех, кто обитал внутри. Маленький Нед никак не годился в скотники, и досада его хозяина была понятна. Мистер Дэггет не был ни жестоким, ни склонным к несправедливости. И он, и его жена закалились в труде, которому отдали все свои силы.

Здесь не было места мягкости характера или изящным манерам. Каменные стены, редкая трава, чахлые деревья да узкая тропинка с коровьими лепешками на ней. Здесь любой предмет сводился к самым основам. Мне всегда казалось чудом, что большинство жителей нашей округи совсем не похожи на Дэггетов, а наоборот – веселы и полны чувства юмора.

Но когда я отъезжал, суровая красота места покорила меня. Склоны холмов, как по волшебству, оживали, когда солнечный луч, пробившись сквозь облака, заливал их голые бока золотым теплом. Внезапно я совсем другими глазами увидел на холмах легкую зеленую тень живых растений, бронзовое сияние листвы погибших папоротников – все мирное величие природы, среди которой мне приходилось трудиться изо дня в день.

Мне не надо было ехать далеко, чтобы попасть на мой следующий вызов, но атмосфера там была совершенно иная. Мисс Тремэйн, богатая дама с юга, купила полуразрушенный дом в имении, вложила в него многие тысячи фунтов и превратила в роскошный особняк. Под моими ногами шуршал гравий, а я смотрел на свинцовые переплеты огромных окон и на отшлифованные свежеокрашенные камни стен.

Дверь мне открыла Элси. Она служила у мисс Тремэйн и кухаркой, и экономкой и принадлежала к числу людей, которые мне всегда нравились. Ей было около пятидесяти, она была невысокого роста и кругла, как колобок, с короткими ножками, торчавшими из-под обтягивающего платья.

– Доброе утро, Элси, – сказал я, и она зашлась в приступе смеха. Именно это, а не ее приметная внешность больше всего нравилось в ней. Она раскатисто смеялась по любому поводу и от любых слов. Как говорила она сама, она вообще смеялась надо всем.

– Заходите, мистер Хэрриот, ха-ха-ха, – сказала она. – День выдался прохладный, хи-хи, но, думаю, во второй половине дня солнце появится, хо-хо-хо.

Все это веселье могло показаться неуместным, более того, оно делало ее речь нечленораздельной, однако общее впечатление оставалось приятным. Она проводила меня в гостиную, где ее хозяйка с видимым трудом поднялась мне навстречу.

Мисс Тремэйн была в преклонных годах и сильно скрючена артритом, но не жаловалась на свои болезни.

– Ах, мистер Хэрриот, – сказала она, – как хорошо, что вы пришли! – Она склонила голову набок и посмотрела на меня так, как будто в жизни не видела ничего более приятного.

Она тоже обладала бурной, счастливой натурой, и, поскольку у нее было три собаки, две кошки и старенький ослик, я очень хорошо узнал ее за те шесть месяцев, которые она прожила в наших краях.

Меня вызвали, чтобы обработать разросшиеся копытца ослика, и в правой руке я держал кусачки и нож коваля.