Иржина Троянова - Яна и Ян

— Яничка…

— Выйди, пожалуйста, — попросила она шепотом, — мне нужно привести себя в порядок.

Я повиновался и пошел на кухню. Поставил греть воду для кофе, вытащил две чашки из сервиза, который мама доставала по торжественным случаям. На балконе, в вазе с водой, лежали три нераспустившиеся розы — вчера их принесла какая-то мамина приятельница, думая, что мама уже вернулась из больницы. Я выбрал самый красивый бутон и положил около Яниной чашки.

В этот момент из передней послышался слабый щелчок замка. Пани Коничкова! Но она же не могла попасть в квартиру: я оставил ключ в замке. Я выбежал в переднюю — там никого не было. Я постучал в дверь своей комнаты и, не дождавшись ответа, открыл ее. Комната была пуста. Я выскочил на лестничную площадку. Снизу, с последних ступенек, до меня донеслось постукивание Яниных каблучков.

А напротив, в дверях своей квартиры, стояла пани Коничкова и укоризненно глядела на меня.

Ровно в шесть я стоял перед магазином, преисполненный решимости встретить Яну и сразу спросить: «Что означает твое бегство?» — или что-нибудь в этом роде.

После пятнадцатиминутного ожидания я начал колебаться. Должно быть, я чем-то ее обидел, иначе бы она не исчезла так внезапно. И вчера она вела себя несколько странно. Почему у нее так резко меняется настроение?

Нет, наверное, лучше сказать помягче: «Яничка, давай объяснимся начистоту. Если я что-то сделал не так, я готов все исправить. Только не мучай меня, пожалуйста. И потом, пойми, у меня еще экзамены не сданы…»

Стоп! Это похоже на выклянчивание милостыни. Скажу коротко и просто: «Мои дорогие «анютины глазки», я вас ужасно люблю. Но если я вам опротивел, то навязываться не стану!..»

В половине седьмого Яна, в красном пальто, заплаканная, вышла из магазина. Я подошел к ней, однако так и не смог выдавить из себя ни одного слова. Предварительная подготовка ничего не дала.

Неожиданно за ее спиной выросли две знакомые фигуры: ее брат и тот рыжий, кажется, Орешек, — красавцы хоть куда!

— Послушай, друг, — смущенно пробормотал ее брат, — Яне не разрешают с тобой встречаться. Мне приказано доставить ее домой.

Я посмотрел на Яну:

— Это правда?

Она молчала, но лицо ее стало таким же красным, как пальто.

— Тебе не разрешают со мной встречаться или ты сама этого не хочешь? — спросил я настойчиво.

— Оставь ее в покое! — вмешался Орешек. — Иди туда, откуда пришел. Наша Яна не для таких, как ты!

Прохожие начали на нас оглядываться, а некоторые даже останавливались. Из-за девушки я никогда еще не дрался, но если не будет другого выхода…

— Отойдемте-ка в сторону, джентльмены, — предложил я.

— Послушай, друг, иди своей дорогой, а мы с сестрой пойдем своей. Я не люблю излишних волнений. Идем, Яна!

И тут я вдруг почувствовал, что Яна взяла меня под руку. Она стояла рядом со мной против них.

— Мама сказала, что до тех пор, пока она не познакомится с тобой лично, Ирка будет сопровождать меня из магазина домой, — прошептала она.

В одно мгновение я снова стал самым счастливым человеком и тут же начал действовать.

— Яна, магазин «Эффект» открыт до семи. Пойдем купим мне галстук. А цветочный магазин?.. Черт возьми, какой цветочный магазин открыт до семи?

Все трое смотрели на меня так, будто я сошел с ума.

— Без галстука и цветов я не могу пойти к вам, — торопливо попытался объяснить им ситуацию. — Яничка, нам нужно бежать, иначе мы не успеем.

— Вот ненормальные! — выпалил ее брат, но мы уже бежали.

Перед магазином я взял Яну за локоть и сказал:

— А ну, «анютины глазки», быстренько поцелуйте меня и скажите «да».

Она нежно поцеловала меня и прошептала:

— Да, да!..

Так тоскливо, что словами я не могу этого передать… И все-таки я хочу сразу же написать тебе, хотя ты еще, наверное, едешь в поезде. Я делаю это каждый раз, когда ты уезжаешь. На вокзале я стараюсь держаться — это ты должен признать, — но дома на меня нападает страшная хандра. Без тебя так пусто кругом… Точно так же было, когда мы провожали тебя в армию. Помнишь?

Тогда мы даже не поцеловались как следует на прощание, потому что тебя провожал твой отец, и я его страшно стеснялась. Плакать мне тоже было стыдно. А сколько девушек плакали и судорожно обнимали своих парней!

«Будто их призывают на семь лет, как во времена Марии Терезии», — осудил их твой отец. Наверное, он был рад, что я не плакала. Но мне, конечно, было невесело, особенно когда ты сел в вагон.