Иржина Троянова - Яна и Ян

— Так плюнь на институт! — посоветовала она своим тихим голоском.

— Но поступить в институт — это значит остаться с тобой в Праге. А если уйду в армию?.. Кто знает, куда меня направят, может, и не в танковую часть. А потом, два года без тебя… Два года! Ты понимаешь это?

Она отвернулась.

— Так ты это из-за меня?.. — Голос у нее задрожал. — Если все, что ты сказал, правда, так я тебя подожду. Если, конечно, ты этого захочешь… — Дальше она не могла говорить.

Я испуганно привлек ее к себе. По ее холодным щекам текли жаркие слезы.

— Яна, почему ты плачешь? Ради бога, скажи!

— Не спрашивай ни о чем. Я, наверное, очень глупая. Не обращай внимания. И давай не будем больше об этом…

Мне тоже хотелось помолчать. Все и так было ясно. А главное, она уже не отворачивалась, тихо лежала в моих объятиях, и вкус ее слез на нежной холодной коже меня страшно волновал. Нет, от этого можно сойти с ума. Впервые рядом с ней я терял голову, а ведь давал себе слово сдерживаться, потому что она совсем ребенок и до меня у нее наверняка не было ни одного парня. Я целовал ее и чувствовал, как и ей передается мое волнение. Она сама обняла меня и прижалась своим стройным, но крепким телом. Никогда еще она так меня не обнимала. Я чувствовал, как часто бьется ее сердце — как у пойманного зверька.

Вдруг совсем рядом послышался какой-то шум. Яна вскрикнула, оттолкнула меня и вскочила. Мгновенно поднялся и я. Что-то темное встрепенулось около нас и замахало тяжелыми крыльями…

— Фазан! — воскликнула Яна и разразилась смехом.

— Я застрелю его и брошу хищному зверью на съедение. Нет, лучше зажарю на вертеле.

— Нет-нет, ты не сделаешь этого! — протестовала она, смеясь. Но ее «Нет-нет, ты не сделаешь этого!» относилось и к моим рукам, которыми я снова крепко обнял ее. Она все-таки вырвалась и начала быстро приводить в порядок юбку, кофту и волосы:

— Мне пора, уже поздно. Я совсем забыла о мамином белье. Что теперь скажут дома?

— Я пойду с тобой и объясню твоей маме, что мы решали важные жизненные проблемы.

— Смотри не вздумай! — в ужасе воскликнула она и опять показалась мне маленькой девочкой.

— Яничка, мои милые «анютины глазки», ну иди ко мне! Поцелуй меня!

— Нет-нет, и обещай, что больше никогда… что ты никогда не будешь так меня целовать!

— Но, Яна, как же я могу тебе это обещать? Я все равно не сдержу слово. Ведь я тебя люблю…

Она молчала. А мне казалось, что я опять чувствую биение ее сердца — сильные, пульсирующие удары. С ней все было не так, как с теми девушками, которых я легко завоевывал и легко оставлял.

— Но кое-что я могу тебе обещать. Я даю тебе честное слово: пока ты сама не захочешь, ничего не случится. Тебе достаточно моего слова?

Она кивнула.

Над оврагом вышел месяц и осветил его тусклым светом. Я вспомнил Пушинкину пьесу, и мне на миг показалось, что мы действительно два единственных человека на Земле, как Адам и Ева. Только имена у нас другие — Яна и Ян.

— Вы сделали из меня настоящего романтика, мои «анютины глазки»! — вздохнул я и обнял Яну за плечи. — Чего доброго, начну писать стихи и петь под твоим окном ночные серенады. Только предупреждаю тебя, что пою я ужасно.

Она засмеялась и доверчиво прижалась ко мне. Так мы и спускались вниз, к городу, сверкавшему тысячами огней.

Счастье никогда не длится долго. Сразу же находятся люди, которые пытаются ему помешать. Но я, разумеется, меньше всего об этом думала, когда шла, вернее, летела домой, потому что когда ты счастлив, то не ходишь, а словно паришь на крыльях.

И только я нажала на кнопку звонка у калитки — у меня до сих пор нет ключа, будто я все еще маленькая, — как тут же появился брат, и крылья мои опустились.

— Ну и достанется тебе на орехи! — пробурчал он. — Где ты была? Если бы я не помог маме, она бы, наверное, надорвалась с этим бельем.

Дело в том, что стираем мы в подвале и корзинки с бельем таскаем на чердак.

— Ничего с тобой не случится, если ты тоже что-нибудь сделаешь по дому, — отрезала я.

Мне не хотелось портить впечатление от сегодняшнего вечера, ведь я воспринимала его как дар за предшествовавший ему кошмарный день, за все, что я вынесла во время встречи с Моникой. Я уже начинаю верить, что она появляется как плохое предзнаменование.

Она примчалась в полдень, прошла в подсобку, вытащила из портфеля коробку конфет «Вишня в шоколаде» и сказала:

— Это тебе в память о наших школьных годах… Ну а раз мы уже вспомнили юность, то хочу тебя спросить: ты все еще сердишься на меня из-за Михала?