Иржина Троянова - Яна и Ян

На экране появился пляж, песчаные дюны и низкие приморские сосны. Они всегда напоминали мне стадо животных, спасающееся от взбесившейся стихии. Потом мы увидели шестерых загорелых людей, которые, смеясь, бежали к воде. Вот они исчезли во вспененных гребнях волн, но море, чуть помедлив, выбросило их обратно…

Жили мы в рыбацком домике. Гейди, жена обер-лейтенанта Курта, с которым Ян и Лацо подружились на совместных учениях армий стран социалистического содружества, получила его в наследство от родителей. Умывались мы во дворе у колодца. Наши мужья с утра уходили в море с рыбаками, а мы ждали их на берегу. Гейди научила нас быстро чистить и жарить рыбу. Жены рыбаков приглашали в гости, потчевали кофе из пузатых фарфоровых кофейников и пончиками. Гейди в этой деревне родилась, выросла и постоянно бывала даже теперь, когда стала доцентом кафедры марксизма-ленинизма в высшем учебном заведении. По внешнему облику она типичная морячка: у нее, как у всех женщин деревни, сильные стройные ноги, глаза цвета моря, а волосы цвета морского песка.

Курт в отличие от нее брюнет, но тоже стройный и обаятельный. Учится он в высшем военном училище. У них двое детей, оба школьники.

В начале отдыха я была самой важной персоной в нашем коллективе, так как лучше всех говорила по-немецки — пока Ян был на действительной службе, я времени зря не теряла. Но мы быстро научились понимать друг друга, а когда разгорались особенно страстные дебаты, мужчины переходили на русский. И вообще, если у людей одинаковые взгляды и цели в жизни, они всегда сумеют договориться.

Гейди рассказала, что в конце войны гитлеровцы заключили ее отца в концентрационный лагерь. Он был рабочий, коммунист. Гейди родилась спустя несколько месяцев после его гибели. И дедушка Яна был рабочим и коммунистом, и замучили его тоже фашисты. «Пока в мире существует фашизм, наша задача — бороться против него…» — не раз говорила Гейди.

Гейди почти на десять лет старше меня, образованная, рассудительная, но умеет радоваться, как ребенок. Как, например, она возликовала, когда убедилась, что мы с Лацо хорошо знаем немецкую музыку! Конечно, мы говорили не только о политике и музыке. Нам вообще было очень интересно общаться друг с другом.

Благодаря Гейди я кое над чем серьезно задумалась. Например, о том, какой вклад в дело защиты мира может внести такая обыкновенная молодая женщина, как я.

Однажды я поделилась своими раздумьями с Яном. Это было ночью. Мы лежали в мансарде, сквозь открытое окно доносился шум моря, воздух был чист и свеж. Но или я говорила слишком сумбурно, или Ян не захотел меня понять, а только он обнял меня и засмеялся:

— Маленькая моя, если ты хочешь сделать счастливыми всех людей на земле, начни с меня. А самым счастливым человеком на свете я стану тогда, когда у меня появится дочь…

После подобных разговоров всегда сомневаешься, способны ли вообще мужчины понять своих жен. Я, например, настолько осознала смысл профессии Яна, что добровольно согласилась на годы разлуки, но стоит мне завести речь о смысле жизни, как Ян начинает мечтать… о дочери.

— Я живу не только для того, чтобы рожать детей, — возразила я.

— Ну хорошо-хорошо, все это так, однако ты же не станешь отрицать, что люди созданы для любви…

— Я создана не только для любви, — оттолкнула я Яна. — Я, конечно, хотела бы иметь еще детей, но не теперь.

Если я успешно закончу училище, то смогу работать в новом детском саду в нашем микрорайоне, а если мы заведем сейчас второго ребенка… Нет, я не хочу отступать от намеченной цели и не отступлю!..

— А почему папа такой хмурый, — полюбопытствовал Гонзик.

Кинокамера запечатлела Яна как раз после той ночи, когда я произнесла это категорическое «нет». Он сидел на пляже в плетеном кресле, упершись подбородком в ладони. Услышав вопрос сына, я едва не рассмеялась, а Ян объяснил:

— Мама на меня рассердилась, понимаешь?

Вот обманщик! Сам потом целый день дулся.

— Тогда ты должен быть не хмурым, а грустным, — принялся поучать его Гонзик. — Мне всегда становится грустно, когда мама на меня сердится. — Он потянулся ко мне и с лукавой улыбкой спросил: — Ведь, правда, ты сразу перестаешь сердиться, когда я грустный?

Какой хитрец! Хорошо знает, как разжалобить меня. Вот такие они, мои мужчины…

— Неужели мы одни? И возможно ли такое чудо? — прошептал Ян, едва открыв глаза.

…Ночью, как только мы легли, раздался топот босых ног, и через мгновение Гонзик втиснулся между нами.