Юлия Лавряшина - Невозможная музыка

— Она? Прозу?

— Вот он — скрипучий голос сноба, — Игорь покачал перед ее лицом указательным пальцем.

Наташа оттолкнула его руку.

— Подожди, пожалуйста. Ты говоришь всерьез?

— Собирается, собирается! Возможно, из этого ничего и не выйдет. А, может, не выйдет у Сашки.

— Что ты сказал?!

— Ой, детеныша тронули! Я слышу рык разъяренной львицы…

Ее голос и впрямь прозвучал угрожающе:

— А ты не трогай его.

Игорь разом сменил тон:

— Сашка, безусловно, талантливый человек. Но никто ведь не застрахован от неудач. И если это, не дай Бог, конечно, случится, Лилька сможет его поддержать. Что ты не думала бы, она — по-настоящему надежный человек. И они — друзья.

"Но любит она тебя", — договорила Наташа за него и с удивлением обнаружила, как ощутимо закопошилось в ней презираемое раньше женское тщеславие: от этой юной любви Игорь отказался ради нее, почти сорокалетней.

— Давай позавтракаем во дворе, — предложила она неожиданно даже для себя самой.

Игорь уже подскочил, и взгляд у него позеленел от радости. Ей не доводилось встречать других людей, у которых так зримо менялся бы цвет глаз.

— Я вытащу столик! — засуетился он. — Поставим его под черемухой. Она заменит нам вино, и мы весь день будем пьяными от ее запаха.

Наташа вспомнила:

— А у нас есть вино. Бутылка "Шампанского". Боже, я собралась идти на работу пьяненькой!

Он переключился на голос Папанова:

— По утрам пьют "Шампанское" только аристократы и дегенераты, — и добавил уже от себя: — Мы кто?

— И те, и другие, наверное. Ты не против омлета?

— Я даже был бы не против вареной подошвы, если б ты ее предложила.

Одеваясь, Наташа ловила себя на том, что улыбается. Не какой-то определенной мысли, а всему сразу — этому утру, неугомонным пылинкам, Игорю, дожидавшейся во дворе черемухе, себе, начинающей оттаивать от прошлого…

"Это могло произойти несколько лет назад, если б я сразу впустила его в себя, — это сожаление тоже не было горьким, скорее — прозрачным. — Но я так оберегала то, что выстрадала к Яну… Это было сплошное страдание. Кто внушил мне, что любовь только такой и может быть? Русская литература?"

Она ловко взбила яйца с молоком, прислушиваясь то к голосам подневольных ди-джеев, которым не позволялось иметь плохое настроение, то к тому, как Игорь что-то напевает во дворе, заглушая себя шуршанием клеенчатой скатерти и постукиванием тарелок о стол. Ей представилось, что он тоже улыбается, скорее всего, не замечая этого. А черемуха уже набросала в его волосы белых крупинок, и он выглядит смешным, но еще не знает этого. И может не узнать, если Наташа не рассмеется…

Над Яном невозможно было смеяться. Даже такого желания не возникало. Он был слишком высоко, Наташе приходилось смотреть снизу. Попробуй посмейся, когда голова постоянна задрана! Может, еще и от этого она все время испытывала боль? Разве у них была та совместимость, о которой она твердила? И разве совместимость может ощущаться, как нечто мучительное, как постоянный стыд за себя — за свои слова, мысли, неловкие руки, неумелые поцелуи? Ян принимал все это, но не нуждался. Наташа всегда знала, хоть и не позволяла себе поверить, что он легко сможет обойтись без всего, что составляло ее. Игорь не смог…

"Как он почувствовал тот момент, когда можно вернуться? — уже не в первый раз удивленно подумала она. — Днем раньше я закрыла бы перед ним дверь. Днем позже даже не открыла бы ее… Словно что-то ему подсказало. Может, любящие отчасти ясновидцы?"

Ее затянувшаяся на годы слепота в отношении Яна, тут же опровергла это. Унесла ли его та звуковая волна, о которой рассказал Саша, или случилось что-то другое, но Наташа вдруг поверила, что Ян жив. И что его жизнь ни коим образом не подразумевает ее присутствия, поэтому он не вернется. В тот день, когда эта вера утвердилась в ней, пришел Игорь…

"Я никогда не полюблю его так мучительно, как было с Яном, — она улыбнулась Игорю через окно, и сняла омлет. — Но, может, пора уже получить от жизни немного радости? Ян не уйдет из меня… Если б это вообще было возможно, то уже произошло бы в эти дни. Он останется. Но больше не будет мешать мне жить. Я не позволю ему".

— Открывай, открывай! — весело заторопила она, раскладывая омлет по тарелкам. — Кто заедает "Шампанское" яйцами? У нас с тобой чудовищный вкус!

— У меня — нет, — наливая вино, Игорь смотрел на нее исподлобья, и Наташа почему-то заволновалась под этим взглядом. Она и раньше замечала, что его глаза становятся мутными от желания, только ему было не просочиться сквозь защитный панцирь, который Наташа отращивала долгие годы.