Томас Гарди - Джуд неудачник [Литрес, Public Domain]

– Любя другого? – вставил приятель.

– Да, и с какой-то особенно нежной заботливостью о нем, хотя её настоящее чувство к нему – загадка для меня; мне кажется и для него тоже, а, быть может, и для неё самой. Такой причудливой женщины я никогда еще не встречал. Надо вам сказать, что тот господин – её кузен, что быть может объясняет поразившую меня в ней двуличность. Она скоро почувствовала неодолимое отвращение ко мне, как к мужу, хотя и готова любить меня, как друга. Терпеть такие отношения стало уже невыносимо. Она старалась бороться с своим чувством, но бесплодно. Я не могу, я не в силах выносить этих отношений. Мне нечего возразить на её доводы, она вдесятеро начитаннее меня. Вообще, я должен признаться, что она слишком развита для меня…

– А не допускаете вы, что эти капризы пройдут?

– Никогда! У неё на это свои мотивы. Наконец, она холодно и настойчиво потребовала, чтобы я избавил ее от себя и отпустил к этому кузену. Недавно, например, она выпрыгнула от меня в окно, не заботясь о том, что может сломать себе шею. В её решимости нельзя сомневаться. И вот этот эпизод привел меня к заключению, что грешно продолжать мучить женщину. Я не такой изверг, чтобы из упрямства тиранить ее.

– Так вы хотите отпустить ее, да еще к любовнику?

– К кому – это уж её дело. Я просто отпущу ее, и все тут. Знаю, что могу ошибаться, что мой поступок будет нелепым, и с логической и с религиозной стороны, и не могу защищать свою уступку её дикому желанию. Но я знаю одно: какой-то внутренний голос говорит мне, что я не в праве отказать ей. Я, подобно другим людям, смотрю так: если муж слышит такое странное требование от жены, единственный верный, приличный и честный исход для него это – отказать ей и добродетельно запереть ее на ключ, и пожалуй, убить её любовника. Но действительно-ли такой исход справедлив, честен и благороден, или он гнусен и эгоистичен? Если человек упадет со слепу в трясину и кричит о помощи, я ведь сочту своим долгом оказать ему помощь.

– Ну, я не могу согласиться с вашим взглядом, Дик! – возразил Джиллингам серьезно. – Сказать правду, я положительно изумляюсь, что такой положительный, деловой человек, как вы, мог хоть на минуту заинтересоваться какой-то полоумной особой.

– Скажите, Джордж, стояли-ли вы когда перед женщиной, в сущности, очень хорошей, которая-бы на коленях умоляла вас об её освобождении и прощении?

– К счастию моему, нет.

– В таком случае, я не считаю вас компетентным советником в моем деле. А мне довелось быть в такой роли, и в этом все дело. Я так долго жил вне всякого женского общества, что не имел ни малейшего представления о том, что стоит повести женщину в церковь и надеть ей на палец кольцо, чтобы навлечь этим на себя род ежедневной непрерывной пытки…

– Я еще понимаю отпустить жену с тем, чтобы она устроилась отдельно. Но отпустить к её поклоннику – это уж дело совсем иное…

– Нисколько. Представьте себе, Джордж, что она скорее готова вечно терзаться с ненавистным мужем, нежели обязаться жить отдельно от любимого человека. Для неё это важный вопрос. Это лучше, чем еслибы она решилась продолжать жить с мужем, обманывая его… Впрочем, она прямо не высказала намерения поселиться с ним в качестве его жены. Насколько я понимаю, их взаимное влечение вовсе не предосудительное и не чувственное; это мне всего досаднее, потому что заставляет меня верить в продолжительность любви. Их стремление в том, чтобы быть вместе и делиться друг с другом чувствами, фантазиями и мечтами.

– Весьма платонично!

– Вы знаете, Джордж, чем больше я о них думаю, тем более становлюсь на их сторону.

– Но, друг мой, еслибы все люди поступали так, как намерены поступить вы, тогда-бы все семьи распались и семья перестала-бы составлять социальную единицу.

– Да, я теперь как потерянный! – уныло сказал Филлотсон. – Вы помните, я никогда не был глубоким мыслителем. Но при всем том я не вижу, почему женщина с детьми не может составить семейной единицы без мужа?

– Господь с вами, Дик, вы допускаете матриархат! Неужели и она говорит тоже?

– О нет, она об этом не особенно заботится.

– Ведь это опрокидывает все установившиеся понятия. Боже милосердый, что скажет Чэстон!

– Уж этого я не знаю…

– Однако, – перебил Джиллингам, – давайте обсудим это спокойно, да выпьем чего-нибудь за разговором.

Он вышел и вернулся с бутылкой сидра.

– Вы слишком взбудоражены, – продолжал он. – Отправляйтесь-ка домой и вдумайтесь хорошенько, как вам покончить с этой маленькой революцией. Но держитесь жены; я слышу со всех сторон, что она прелестная молодая бабенка.