Филиппо Маринетти: Очарование Египта [litres]

Это была палатка Абдула эль Раджела, брата Мохамеда.

– Саиди, Абдул! – воскликнул наш проводник.

– Саиди, Мохамед! – прозвучал голос из палатки.

Абдула появился из-за изгороди. У него был дерзкий и суровый профиль: просторное одеяние из белой шерсти ниспадало складками к нему на грудь; его жесты были величественными, во всей его наружности было одновременно что-то царственное и цыганское. Два брата долго о чём-то говорили вполголоса, нам не удалось расслышать ничего, кроме имени Фатма, повторённого несколько раз.

Сэр Вард много рассказывал мне о Фатме, самой прекрасной женщине на всём Востоке, а также о её муже по имени Мустафа эль Бар, бывалом охотнике, вынужденном из-за бедности и ревности освоить печальное ремесло бурлака на нильских дахабие. 18

Он слыл непримиримым врагом Мохамеда, однако в чём именно заключались их разногласия, я уже не припомню.

Поздоровавшись с Абдулой, мы продолжили шагать вдоль становившейся песчаной дороги, через безлюдную деревню.

Остов верблюда.

К шести часам мы добрались до группы пальм, растущих на пляже. Море стального цвета посте – пенно окрашивалось розовым.

Устроившись на своих складных стульях в десяти метрах один от другого, мы погрузились в ожидание, приняв общее решение стрелять только в направлении моря, как только появятся перепёлки.

Мохамед принялся копать большую яму. Он хотел показать мне, на какую глубину солнце прогрело землю.

В полседьмого раздался шелест крыльев и первые перепёлки, как шары, выпущенные из пращи, появились перед нами. Они изнемогали от усталости.

Первые залпы мимо. Нам было плохо видно. В промежутках между выстрелами Мохамед забавно подпрыгивал и дрыгал ногами неподалёку от меня, протыкая длинной палкой воображаемых перепёлок, причмокивая и восклицая:

Чуфф! Чуфф! Пам! Пам!

Он принимал то героические, то томные позы, то имитируя перепелиный свист, то издавая победные вопли.

Мы продолжали охотиться до девяти часов. Появились несколько полуголых мальчишек, предлагавшие в обмен на несколько мелких монет полные корзины свежего сахаристого инжира.

Солнце поднималось. Становилось жарко, и насекомые начинали досаждать нам.

Пески теперь цветом напоминали пепел. Мохамед ловко соорудил веера из пальмовых листьев, а затем принялся декламировать басни Лафонтена. Я до сих пор вспоминаю гортанный звук его голоса и его ребяческие эксцентричные жесты, когда он имитировал зверей из басен.

На обратном пути мы шли вдоль берега Нила, медленно несущего свои маслянистые желтоватые воды среди берегов, покрытых густой растительностью. Между несколькими искривлёнными фиговыми деревьями и пальмами я с удивлением обнаружил виноградные лозы, росшие прямо в песке. Мохамед объяснил мне, что ягоды этого винограда обладают особенно изысканным вкусом, благодаря органическим соединениям, сохранившимся в этой почве от древних раковин. Тени, отбрасываемые пальмами, становятся более отчётливыми: настал полдень. Мы направляемся в деревню. Небольшое тесное скопление кубических хижин и лачуг, местами прикрытых ветками, казалось мне неподвижным, застывшим под раскалённым солнцем. Пейзаж блёкнул и плавился от жары.

В сопровождении Мохамеда мы поднялись по грязной лесенке к врытой в землю цистерне с чистой прозрачной водой.

Пока мы поднимались, какая-то женщина в бирюзовом одеянии прошла мимо нас. Она медленно поднималась по скользким ступенькам, неся на голове мокрый чёрный кувшин, который поддерживала поднятыми руками. При каждом шаге она колебалась. и под её одеждой обрисовывались маленькие, округлые и – твёрдые груди.

Она бросила на нас томный взгляд, её чёрные каучуковые зрачки расширились, почти полностью скрыв золотистую склеру. Её рот был прикрыт лоскутом чёрной ткани, соединённым с вуалью на голове шнурком, пропущенным сквозь полую трубочку, закреплённую на носу.

Мы последовали за ней. Однако Мохамед остановил нас жестом. Под палящим солнцем, подав предостерегающий знак и прижав палец к губам, он пообещал нам несравненную Фатму тем же вечером, когда её мужа не будет поблизости.

Глаза прекрасной арабки, эти влажные глаза газели преследовали меня весь день в извилистых и зловонных улочках, полных больших зелёных жужжащих мух.

Признаюсь, что проституция Фатмы заставила меня призадуматься. Я заранее представлял себе отвратительный спор о цене и всю банальность продажного соития.