Альбер Камю - Калигула. Недоразумение. Осадное положение. Праведники [litres]

Дора. Это не твоя вина.

Каляев. Я причинил ему зло, большое зло. Ты знаешь, что он мне говорил в тот день?

Дора. Он все повторял, что счастлив.

Каляев. Да, но еще он мне сказал, что для него нет счастья вне нашего братства. Он говорил, «есть мы, Организация. А больше нет ничего. Это рыцарский орден». Как жалко, Дора!

Дора. Он вернется.

Каляев. Нет. Я представляю себе, что бы я испытывал на его месте. Я был бы в отчаянии.

Дора. А сейчас ты не в отчаянии?

Каляев (с грустью). Сейчас? Я с вами и счастлив, как и он был недавно.

Дора (медленно). Это большое счастье.

Каляев. Это очень большое счастье. Или ты думаешь иначе?

Дора. Я думаю так же. Тогда почему тебе грустно? Два дня назад твое лицо светилось. Ты как будто собирался на большой праздник. А сегодня…

Каляев (встает в сильном волнении). Сегодня я знаю то, чего не знал раньше. Ты была права, это не так просто. Я думал, что убивать легко, что достаточно веры в идею и храбрости. Но я не так силен духом, и теперь я знаю, что в ненависти нет счастья. Сколько зла, сколько зла во мне и в других. Убийство, трусость, несправедливость… Да, я должен, должен его убить… Но я пойду до конца! Дальше ненависти!

Дора. Дальше? Там ничего нет.

Каляев. Там есть любовь.

Дора. Любовь? Нет, ее не нужно.

Каляев. О, Дора, как ты можешь так говорить. Я же знаю тебя…

Дора. Слишком много крови, слишком много жестокости. Те, кто действительно любят справедливость, не имеют права на любовь. Они застывают, как я, с поднятой головой и неподвижным взглядом. К чему любовь таким суровым сердцам? Любовь клонит голову кротко, Янек. А мы жестоковыйны.

Каляев. Мы любим наш народ.

Дора. Да, это правда. Мы его любим любовью безбрежной и безответной. Мы живем далеко от него, мы заперты в наших комнатах, погружены в наши мысли. А любит ли народ нас? Знает ли он, что мы его любим? Народ молчит. О, какая тишина вокруг…

Каляев. Но это и есть любовь – все отдать, всем пожертвовать и не ждать ничего взамен.

Дора. Наверно. Это любовь совершенная, чистая и одинокая, она и вправду меня сжигает. И все же я иногда спрашиваю себя: может быть, любовь – это другое? Не только монолог, бывает порой и ответ? Ты знаешь, я представляю себе – светит солнце, головы кротко клонятся, суровость уходит из сердца, и руки раскрываются для объятий. Ах, Янек, разве нельзя хоть на один час забыть о страшных бедах этого мира и дать себе волю? Один мимолетный час эгоизма – ты можешь это вообразить?

Каляев. Да, Дора. Это называется нежность.

Дора. Ты все понимаешь, мой дорогой, это называется нежность. Но тебе она знакома? Нежно ли ты любишь справедливость? (Каляев молчит.) А твоя любовь к нашему народу – кроткая и тихая или, наоборот, пылает местью и возмущением? (Каляев по-прежнему молчит.) Вот видишь. (Она подходит к нему и спрашивает очень тихо.) А я? Меня ты любишь с нежностью?

Каляев смотрит на нее.

Каляев (помолчав). Ни один человек на свете не будет тебя любить так, как я люблю.

Дора. Я знаю. Но не лучше ли любить, как все люди на свете?

Каляев. Я не один из всех. Я люблю тебя, как дышу.

Дора. Ты любишь меня больше, чем Организацию, больше, чем справедливость?

Каляев. Я вас не разделяю – тебя, Организацию и справедливость.

Дора. Да. Но ответь мне, прошу тебя, ответь. Ты любишь меня в одиночестве, с нежностью, с эгоизмом? Ты любил бы меня, если б я была против справедливости?

Каляев. Если бы ты была против справедливости, а я мог бы тебя любить, значит, я любил бы не тебя.

Дора. Ты не отвечаешь. Скажи только, ты любил бы меня, если б я не была в Организации?

Каляев. Где бы ты была тогда?

Дора. Я помню те времена, когда была курсисткой. Я смеялась. Я была красивой. Я гуляла и мечтала целыми часами. Ты любил бы меня, если б я была легкомысленной и беззаботной?

Каляев (помедлив, очень тихо). Я отчаянно хочу сказать тебе – да.

Дора (кричит). Так скажи да, мой дорогой, если ты это думаешь и если это правда. Да, хотя существуют справедливость, нищета и угнетенный народ. Да, да, прошу тебя, – хотя погибают дети, и людей вешают, и забивают кнутом до смерти…