Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – прекрасных и разумных

Я откашлялся, но голос мой все равно прозвучал предательски хрипло:

– Миссис Томпкин, будет лучше, если я приведу Питера в порядок у нас. Я скоро привезу его назад.

Я вышел, а она кивала и улыбалась мне вслед. С клеткой в руке я опрометью скатился с крыльца. Три минуты спустя я был на краю города и стучался в дверь Джека Алмонда.

– Мистер Алмонд? – спросил я плотного мужчину, который открыл мне дверь.

– Он самый, молодой человек! – Меня одарили неторопливой благодушной улыбкой.

– Вы держите птиц?

Он с достоинством выпрямился:

– Держу. И я председатель Общества любителей декоративных птиц Дарроуби и Хоултона!

– Вот и отлично, – пробормотал я. – А зеленого волнистого попугайчика у вас не найдется?

– У меня имеются канарейки. Волнистые попугайчики. Неразлучники. Жако. Какаду…

– Мне бы волнистого!

– У меня имеются белые. Зелено-голубые. Ожерелковые. Охристые.

– Мне бы зеленого…

Он болезненно поморщился, словно моя торопливость была непростительным нарушением правил хорошего тона.

– Э… ну… идемте посмотрим.

Я последовал за ним, и мы размеренным шагом прошли через дом на задний двор, половину которого занимал длинный сарай с поразительным по своему разнообразию собранием птиц.

Мистер Алмонд оглядел их с тихой гордостью и открыл было рот, словно собираясь приступить к длинной лекции, но затем, видимо, вспомнил, что имеет дело с нетерпеливым невеждой, и не стал метать перед ним бисер.

– Вон там неплохой зелененький. Только он постарше других. Собственно, он у меня уже разговаривает.

– Вот и чудесно. Именно то, что надо. Сколько вы за него хотите?

– Ну-у… Так у меня же много хороших. Дайте я вам покажу…

Я положил руку ему на локоть:

– Беру этого. Так сколько?

Он разочарованно пожевал губами, потом ответил, дернув плечом:

– Десять шиллингов.

– Чудесно. Вот клетка.

Рванув в машину, я увидел в зеркале заднего вида, что бедняга грустно глядит мне вслед.

Миссис Доддс открыла мне дверь, не успел я постучать.

– Как вы считаете, я правильно поступил? – спросил я у нее шепотом.

– Еще бы! У нее, бедненькой, занятий никаких нет. Так из-за Питера она совсем извелась бы.

– Я так и подумал.

Я вошел в комнату, и миссис Томпкин улыбнулась мне.

– Быстро же вы с ним управились, мистер Хэрриот, – сказала старушка.

– Да-да, – ответил я, вешая клетку с птицей на ее место у окна. – Надеюсь, теперь все будет хорошо.

Прошло много месяцев, прежде чем я решился снова сунуть руку в клетку с волнистым попугайчиком. Признаться, я и теперь предпочитаю, чтобы хозяева сами вынимали птичку. Когда я их об этом прошу, они глядят на меня как-то странно. Наверное, думают, что я опасаюсь, как бы попугайчик меня не ущипнул.

И прошло много времени, прежде чем я осмелился заглянуть к миссис Томпкин, но, как-то проезжая по ее улице, не выдержал и затормозил перед домом номер четырнадцать.

Дверь мне открыла сама старушка.

– А как… – сказал я, – как… э…

Она секунду щурилась на меня, а потом засмеялась:

– Теперь я разглядела, кто это! Вы про Питера спрашиваете, мистер Хэрриот? Я на него прямо не нарадуюсь. Да вы сами поглядите!

В тесной комнатушке клетка по-прежнему висела у окна, и Питер Второй тут же устроил в мою честь небольшое представление: попрыгал по жердочкам, пробежал вверх и вниз по лесенке, раза два позвонил в колокольчик и только тогда вернулся на обычное место.

Его хозяйка протянула дрожащую руку и постучала по прутикам.

– Знаете, вы просто не поверите, – сказала она, – но это же совсем другая птица!

Я сглотнул:

– Неужели? Но в чем разница?..

– Он теперь такой веселый. И бойкий. Знаете, он со мной разговаривает с утра до ночи. А ведь всего-то вы клюв ему подрезали. Ну просто чудо!

Дощечка на садовой калитке гласила: «Сиреневый коттедж». Я вытащил список визитов и проверил еще раз. Да, все верно. «Кух. Сиреневый коттедж. Марстон-холл. Сука никак не ощенится». Домик прятался в парке Марстон-холла, и в полумиле над кронами сосен поднимались башенки и шпили господского дома, возведенного в девятнадцатом веке каким-то поклонником рыцарских замков.

Дверь открыла грузная смуглая старуха лет шестидесяти и смерила меня хмурым взглядом.

– Доброе утро, миссис Кух, – сказал я. – Вот приехал посмотреть вашу собаку.

Она опять не улыбнулась:

– А! Ну хорошо. Вот сюда.

Она провела меня в крохотную гостиную. Навстречу нам с кресла соскочил маленький йоркшир-терьер, и вот тут она улыбнулась.