Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – прекрасных и разумных

Я пошел обратно. Звонили колокола, ледяной воздух пощипывал нос, под ногами хрустел снег, и настроение было чудесное, как будто меня окутал особый таинственный дух сочельника. «На земле мир, а в человеках благоволение» – эти слова обрели особый смысл, и я внезапно ощутил себя частицей всего сущего. Дарроуби, фермеры, животные и я – мы слились в единое дружное целое. Я был совершенно трезв, а в нашу квартирку поднялся как по облаку.

Хелен не проснулась, и я забрался под одеяло, все еще полный пьянящей праздничной радости. Работы завтра предстоит не много, можно будет понежиться в постели подольше – может быть, даже до девяти! А потом великолепный день тихого безделья – желанный и редкий оазис в нашей хлопотливой жизни. Я погружался в сон, и мне чудились вокруг улыбающиеся лица клиентов, смотрящих на меня с неизъяснимой добротой и благожелательностью…

И вдруг – вот этот, другой, несмолкающий трезвон. Верно, будильник… Я ухватил его, но звон не смолк, а я увидел стрелки. Шесть часов. Ну конечно телефон! Я снял трубку.

В ухо мне ударил резкий металлический голос без намека на сонливость:

– Мне ветеринара надо!

– Да-а… Хэрриот слушает, – пробормотал я.

– Браун говорит. Из Уиллет-Хилла. У меня корова обездвижела. Так вы бы поторопились.

– Хорошо. Сейчас еду.

– Да не тяните! – В трубке щелкнуло.

Я перекатился на спину и уставился в потолок. Вот тебе и Рождество! День, который я собрался ознаменовать блаженным ничегонеделаньем. И надо же было этому типу вылить на меня ушат холодной воды! И хоть бы извинился. Даже без «С Рождеством вас!» обошелся. Это уж слишком!

Мистер Браун встретил меня во мгле двора. Я бывал у него раньше и, когда он попал в лучи моих фар, в очередной раз подивился его редкостной физической форме. Рыжий мужчина, лет сорока, остролицый, с чистой кожей. Из-под клетчатой кепки выглядывали прядки морковных волос, щеки, шею и руки покрывал золотистый пушок. От одного взгляда на него мне еще больше захотелось спать.

Доброго утра он мне не пожелал, а только коротко кивнул – не то мне, не то в сторону коровника – и ограничился двумя словами:

– Она там.

Он молча следил за тем, как я делаю инъекцию, и заговорил только тогда, когда я принялся рассовывать по карманам пустые флаконы.

– Сегодня ее доить, конечно, нельзя, да?

– Нет, – ответил я. – Лучше, чтобы вымя было полным.

– А кормить как-нибудь по-особому?

– Нет. Может есть все, что захочет и когда захочет.

Мистер Браун был очень деловит. И всегда дотошно выспрашивал все до последних мелочей.

Мы прошли через двор, но вдруг он остановился и обернулся ко мне. Неужто хочет предложить чашку горячего живительного чая? Я стоял по щиколотку в снегу, и морозный воздух беспощадно щипал меня за уши.

– Знаете, – сказал он, – это ведь у меня не в первый раз с коровами случается в последнее время. Так, может, я что не так делаю? Как по-вашему, может, я им слишком корм запариваю? Так, что ли?

– Не исключено… – Я торопливо зашагал к машине. Уж лекцию о содержании коров я сейчас читать ни за что не стану! Когда я взялся за ручку дверцы, он сказал:

– Коли она к обеду не встанет, я сам звякну. И вот еще что: в том месяце вы мне черт-те чего в счет понаставили! А потому предупредите своего старшого, чтобы он не больно-то на перо налегал. – И, повернувшись, быстро зашагал к дому.

«Мило, нечего сказать, – размышлял я, тронув машину. – Ни тебе „спасибо“, ни тебе „до свидания“, а только претензии и угроза оторвать меня от рождественского гуся, если ему взбредет в голову». На меня накатила волна жаркого гнева: «Чертовы фермеры! Какие омерзительные личности среди них встречаются!» Мистер Браун угасил мою праздничную радость так успешно, словно обдал меня ледяной водой из шланга.

Поднимаясь на крыльцо Скелдейл-хауса, я заметил, что ночной мрак побледнел и посерел. В коридоре меня с подносом в руках встретила Хелен.

– Как ни грустно, Джим, – сказала она, – но тебя уже ждут. Что-то очень срочное. И Зигфриду тоже пришлось уехать. Но я сварила тебе кофе и поджарила хлебцы. Садись и перекуси. Времени на это у тебя хватит.

Я вздохнул. Значит, быть этому дню совсем будничным!

– А что там, Хелен? – спросил я, отхлебывая кофе.

– Да мистер Керби, – ответила она. – Старик очень тревожится за свою козу.

– Козу?

– Ну да. Он сказал, что она подавилась.

– Подавилась? Как же это, черт побери, ее угораздило подавиться? – загремел я.

– Право, не знаю. И может быть, ты не будешь на меня кричать, Джим? Я же не виновата.