Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – прекрасных и разумных

Лоб и щеки у него были сплошь в ссадинах и царапинах, а нос, весь ободранный, торчал между двумя синяками.

Тем не менее он ухмыльнулся, а в глазах у него запрыгали смешливые искорки.

– Да с велосипеда грохнулся. Наехал на камень, ну и перекувырнулся через руль задницей кверху. – При этом воспоминании его разобрал хохот.

– Но, черт подери, почему вы к доктору не сходили? Нельзя же вам разгуливать в таком виде!

– К доктору? А чего у них время зря отнимать? Эка невидаль! – Он потрогал рассеченный подбородок. – Один денек пришлось-таки перевязаться, а теперь все поджило.

Я только головой покачал и пошел за ним в конюшню. Он повесил фонарь на столб и направился к коню.

– Ума не приложу, что с ним такое, – сказал он. – Вроде бы ничего такого нет, а все-таки не все у него в порядке.

Особых признаков сильной боли заметно действительно не было, но Барсук все время переступал с ноги на ногу, словно ощущал какую-то неловкость в животе. Температура оказалась нормальной, и никаких симптомов возможных болезней мне обнаружить не удалось.

Я еще раз оглядел его с некоторым сомнением:

– Может быть, и правда легкая колика. Во всяком случае, ничего такого не заметно. Я впрысну ему кое-что, чтобы он успокоился.

– Ну и хорошо, хозяин, – сказал Клифф, глядя, как я достаю шприц, и обвел взглядом конюшню до полного теней дальнего конца. – А непривычно как-то, что всего тут одна лошадь стоит. Я ж ведь помню, когда их тут было полным-полно, уздечки со столбов свисают, а прочая сбруя на стенке позади них так и посверкивает… – Он переложил жвачку от одной щеки к другой и улыбнулся. – Черт подери! Я тут каждое утро с шести часов корм им задавал, к работе готовил, и уж можете мне поверить, это ж чистая картина была, как мы все выезжали отсюда пахать на самой зорьке. Шесть пар лошадок упряжью побрякивают, а пахари бочком у них на спинах сидят. Ну прямо тебе процессия!

Я улыбнулся:

– Раненько вы начинали, Клифф.

– Угу, черт дери. А кончали поздно. Вернемся, дадим лошадкам пожевать чего-нибудь, сбрую снимем и идем повечерять. А потом опять сюда, да гребнем, да щеткой весь пот, всю грязь с них и соскоблим. А потом зададим корму по-настоящему – и отрубей, и овса, и сена, чтобы хорошенько подзаправились перед завтрашним днем.

– Так у вас и вечера свободного вовсе не оставалось?

– Что так, то так. Отработали – и на боковую, оно верно. Да только мы об этом и не думали вовсе.

Я подошел к Барсуку, чтобы сделать инъекцию, и вдруг опустил шприц. По телу старого коня пробежала легкая судорога, еле заметное напряжение мышц, потом он на секунду вздернул хвост и снова опустил.

– Что-то тут другое, – сказал я. – Клифф, выведите-ка его из стойла. Я погляжу, как он пройдется по двору.

И когда его копыта застучали по булыжнику, мышцы вновь напряглись, а хвост вздернулся, у меня в мозгу словно что-то вспыхнуло. Я быстро подошел к нему и похлопал по нижней челюсти. По глазному яблоку скользнуло третье веко и медленно поползло обратно, и я понял, что не ошибся.

У меня не сразу нашлись слова. Простой осмотр мимоходом обернулся смертным приговором.

– Клифф, – сказал я, – боюсь, у него тетанус.

– Это что, столбняк, что ли?

– Да-да. Очень грустно, но это точно. Последнее время он ноги не ранил? У копыт?

– Да недели две назад он что-то захромал, и кузнец выпустил у него из копыта гной. Большую дырку проковырял.

Вот так.

– Жаль, что ему тогда же не сделали противостолбнячной прививки, – сказал я и попытался разжать челюсти старого коня, но они были крепко стиснуты. – Наверное, он сегодня уже не мог есть?

– Да нет, утром поел немножко. А вот вечером – ничего. Как же с ним дальше-то, мистер Хэрриот?

Как дальше – вот именно. Если бы Клифф и сегодня задал мне этот вопрос, у меня точно так же не нашлось бы внятного ответа. Факт остается фактом: от семидесяти до восьмидесяти процентов заболеваний столбняком кончаются гибелью животного, и никакие способы лечения нисколько этих цифр не меняют. Но окончательно отказываться от надежды мне все-таки не хотелось.

– Вы сами знаете, Клифф, дело очень серьезное, но я постараюсь помочь. У меня есть с собой антитоксин, и я сделаю ему инъекцию, а если судороги усилятся, дам снотворного. Пока он может пить, отчаиваться рано. Давайте ему жидкую пищу. Лучше всего овсяный отвар.

Несколько дней Барсук оставался в том же состоянии, и я немного воспрянул духом. Мне приходилось видеть, как лошади оправлялись от столбняка, и я помнил, какое это всякий раз бывало чудесное ощущение: приедешь утром, а у лошади челюсть разомкнуло, и изголодавшееся животное начало есть.