Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [litres]

– Дурак! – яростно сказал Бен. – Я не умер.

Наступило молчание.

– В таком случае, – очень медленно сказал Юджин, – кто же из нас двоих призрак?

Бен не ответил.

– Это площадь, Бен? И я говорю с тобой? Здесь ли я в действительности или нет? И лунный свет на площади? Это все есть?

– Откуда я знаю? – снова сказал Бен.

В мастерской Ганта раздались тяжелые шаги мраморных ног. Юджин вскочил и заглянул внутрь сквозь широкое стекло грязной витрины Жаннадо. На столе часовщика разбросанные внутренности часов мерцали тысячью крохотных точек голубоватого света. А за барьером, отделявшим владения Жаннадо, там, где лунный свет лился в склад сквозь боковое окно, расхаживали взад и вперед ангелы, как огромные заводные куклы из камня. Длинные холодные складки их одеяний гремели ломко и гулко, пухлые целомудренные груди вздымались в каменном ритме, а в лунном свете, стуча крыльями, кружили и кружили мраморные херувимы. В залитом лунным сиянием проходе с холодным блеянием неуклюже паслись каменные агнцы.

– Ты видишь это? – крикнул Юджин. – Ты видишь, Бен?

– Да, – сказал Бен. – Ну и что? Они же имеют на это право, разве нет?

– Не здесь! Не здесь! – страстно сказал Юджин. – Здесь этого нельзя! Господи, это же площадь! Вон фонтан! Вон ратуша! Вон греческая закусочная!

Куранты на башне банка пробили полчаса.

– И вон банк! – крикнул он.

– Это неважно, – сказал Бен.

– Нет, важно! – сказал Юджин.

Я дух. Я твой отец, приговоренный скитаться по ночам…

– Но не здесь! Не здесь, Бен! – сказал Юджин.

– Где? – устало спросил Бен.

– В Вавилоне! В Фивах! В любом другом месте. Но не здесь! – с нарастающей страстностью ответил Юджин. – Есть места, где все возможно. Но не здесь, Бен!

Мои боги с птичьей трелью в солнечных лучах парят.

– Не здесь, Бен! Этого нельзя! – снова сказал Юджин.

Множественные боги Вавилона. Юджин мгновение созерцал темную фигуру на перилах и бормотал, возмущаясь и не веря:

– Призрак! Призрак!

– Дурак! – снова сказал Бен. – Говорю тебе, я не призрак!

– В таком случае кто ты? – сказал Юджин в сильном волнении. – Ты же умер, Бен.

Мгновение спустя он добавил спокойнее:

– Ведь люди умирают?

– Откуда я знаю, – сказал Бен.

– Говорят, папа умирает. Ты это знал, Бен? – спросил Юджин.

– Да, – сказал Бен.

– Его мастерскую продали. Ее снесут и построят на этом месте небоскреб.

– Да, – сказал Бен. – Я знаю.

Мы не вернемся. Мы никогда не вернемся.

– Все проходит. Все меняется и исчезает. Завтра я уеду, и это… – Он умолк.

– Что – это? – сказал Бен.

– Это исчезнет или… О господи! Было ли все это? – крикнул Юджин.

– Откуда я знаю, дурак? – сердито крикнул Бен.

– Что происходит, Бен? Что происходит на самом деле? – сказал Юджин. – Помнишь ли ты что-то из того, что помню я? Я забыл старые лица. Где они, Бен? Как их звали? Я забываю имена людей, которых знал много лет. Я путаю их лица. Я насаживаю головы одних на тела других. Приписываю одному то, что сказал другой. И забываю… забываю. Что-то я утратил и забыл. Я не могу вспомнить, Бен.

– Что ты хочешь вспомнить? – сказал Бен.

Камень, лист, ненайденная дверь. И забытые лица.

– Я забыл имена. Я забыл лица. И я помню мелочи, – сказал Юджин. – Я помню муху, которую проглотил с персиком, и маленьких мальчиков на трехколесных велосипедах в Сент-Луисе, и родинку на шее Гровера, и товарный вагон из Лакавонны номер шестнадцать тысяч триста пятьдесят шесть на запасном пути под Галфпортом. Однажды в Норфолке австралийский солдат, отплывавший во Францию, спросил у меня дорогу; я помню его лицо.

Он вглядывался, ища ответа, в тень на лице Бена, а потом обратил лунно-яркие глаза на площадь.

И на мгновение все серебряное пространство заполнилось тысячами образов его и Бена. На углу Академи-стрит Юджин смотрел на себя, идущего к площади; у ратуши он широко шагал, высоко поднимая колени; на краю крыльца он стоял, населяя ночь неисчислимым утраченным легионом самого себя – тысячами фигур, которые приходили, которые исчезали, которые переплетались и перемещались в бесконечном изменении и которые оставались неизменным им самим.

И по всей площади сплетенная из утраченного времени яростная яркая орда Бенов сходила и сходила с бессмертной прялки. Бен в тысячах мгновений шагал по площади утраченных лет, забытых дней, ускользнувших из памяти часов, рыскал у залитых луной фасадов, скрывался, возвращался, покидал и встречал себя, был одним и многими – бессмертный Бен в поисках утраченных мертвых желаний, конченных дел, ненайденной двери, неизменный Бен, умножающийся в тысячах фигур, у всех кирпичных фасадов, входящий и выходящий.