Фрэнк Харди - Власть без славы. В двух книгах

Джон Уэст и привлекал и отталкивал Нелли. Временами ей казалось, что он именно тот возлюбленный, о котором она всегда мечтала; а иногда он ей внушал какой-то смутный страх. И предстоящее свидание пугало ее. Конечно, она поступила дурно, скрыв от матери, что сегодня вечером придет Джон Уэст.

Она чувствовала, что за его робостью таится непреодолимая сила. Сегодня он скажет ей о своей любви! И не так, как говорил его единственный предшественник, желания которого ограничивались братским поцелуем на прощание.

Нелли ждала, обуреваемая то радостью, то страхом и сомнениями. Когда щелкнула калитка, сердце у нее замерло. Послышались шаги, затем уверенный стук. Нелли открыла дверь.

— Добрый вечер, мистер Уэст, — пролепетала она.

— Добрый вечер, — ответил он, снимая котелок.

Она посторонилась, и Джон вошел в комнату.

— Садитесь, пожалуйста, — еле слышно проговорила она.

Он положил шляпу на стол и сел, не спуская с нее глаз.

Потом вынул кошелек, достал соверен и сказал:

— Вот плата за помещение.

Нелли взяла монету, положила ее на полку, потом села напротив него у камина. Она принялась было за шитье, но руки у нее так дрожали, что она больно укололась.

— Ой, — невольно вскрикнула она, разглядывая палец, на котором показалась капля крови.

Джон Уэст проворно пододвинулся к ней, держа в руках белоснежный носовой платок.

— Позвольте мне… — сказал он.

Он взял ее за руку и стал прижимать платок к крошечной ранке. Искушение оказалось слишком сильным; он вмиг поборол остаток робости и, уронив платок на пол, схватил Нелли за плечи и поцеловал прямо в губы.

Она пыталась вырваться. Но сердце у нее колотилось, дыхание перехватило, и она невольно поддалась его порыву.

Наконец она отстранила его и поднялась со стула.

— Нет, нет, мистер Уэст, мы…

— Для вас я не мистер Уэст. Зовите меня Джон. Нелли, я люблю вас.

Он снова сжал ее в объятиях, ища губами ее губ. Сначала она отворачивалась, потом вся обмякла и перестала сопротивляться. Он целовал ее щеки, глаза, шею. Долго сдерживаемая страсть ударила ему в голову, и он осмелел.

— Нет, нет, Джон! — сказала она, выпрямляясь.

Он опять прильнул к ее губам, и она, в самозабвении, отвечала на его поцелуи. Им овладело всепоглощающее чувство любви, страсти, могущества и силы.

— Не надо, Джон, — прошептала она, когда он наконец выпустил ее из своих объятий.

Он взял ее лицо в свои ладони и сказал, глядя на ее пылающие щеки, на влажные глаза и красные губы:

— Нелли, я люблю вас. Я куплю вам драгоценности и нарядные платья, большой красивый дом, верховых лошадей. И вы меня любите. Вы будете моей женой!

— Ах, Джон. Кажется, я люблю вас. Милый, если это не любовь, то что же?

Он снова обнял ее.

— Это и есть любовь, дорогая, — сказал он, жадно целуя ее. Но она решительно остановила его.

— Джон, прошу вас. Так нельзя. Все в свое время. А так — нехорошо.

Он овладел собой. Цель достигнута. Он покорно сел и сказал:

— Простите.

Она поправила сбившуюся прическу.

— Давайте чай пить, — сказала она, передвигая чайник поближе к огню.

— Ну что же, выпьем чаю, — согласился он. — Я подожду возвращения миссис Моран и испрошу у нее согласие на нашу помолвку.

Нелли не ответила. Она вся дрожала, голова у нее кружилась. На душе было тревожно и смутно.

В шикарной новой коляске Джона Уэста, катившей по Джексон-стрит через несколько дней после его объяснения с Нелли, сидели трое. Джон правил; миссис Уэст плакала, прижавшись в угол, а между ними сидел человек неопределенного возраста, одетый во все новое и добротное, но как будто с чужого плеча. У него были моржовые седые усы, сутулые плечи, а голова опущена так низко, что поля черной шляпы скрывали глаза. Двенадцать лет прошло с тех пор, как его увели в тюрьму. Там он получил пятьдесят ударов плетью. Человек этот был не кто иной, как Артур Уэст; он отбыл срок заключения, и брат вместе с матерью везли его домой.

Миссис Уэст взяла Артура за руку и ласково сказала:

— Артур, ты едешь домой. Кончились твои мучения. Мы все будем ухаживать за тобой. — Эти слова она повторяла сыну с той минуты, как они сели в коляску. Что же касается Джона Уэста, то он упорно молчал и глядел только на дорогу.

Артур поднял голову, посмотрел на мать, потом на брата. Его глубоко посаженные глаза были безжизненны, как глаза куклы. Взгляд этих мертвых, свинцовых глаз выражал одну только холодную злобу и бессердечие, которое столь часто создает пропасть между человеком, перенесшим телесное наказание, и другими людьми и толкает его на преступление.