Селия Рис - Ведьмина кровь

Люди настороженно молчали, а индейцы спокойно шли вперед. Джонас когда-то рассказывал мне про коллекцию диковинок мистера Традесканта [6] Джон Традескант-старший (1570–1638) — английский натуралист и путешественник, коллекционер редкостей. Его коллекции стали основой первого публичного музея в Англии. , которую ему довелось увидеть: она состояла из необычных предметов со всего мира, собранных вместе, чтобы поражать людское воображение. Сейчас англичане глазели на аборигенов так, будто это были музейные экспонаты, ожившие среди белого дня.

Я не завопила, как Дебора, и не вцепилась в Ребекку, но тоже не могла оторвать от них глаз. Туземцы шли спокойно и гордо, и когда они проходили мимо, я уловила аромат свежей сосновой хвои и дыма, совсем не похожий на кислый запах пота и давно не мытого тела, присущий моим землякам.

Юноша держался прямо и не смотрел по сторонам. Старик оглядывался, но в его взгляде не было любопытства, словно толпа состояла не из людей, а из неодушевленных предметов, недостойных интереса. Его глубоко посаженные глаза были темные, как чернослив, а лицо исчерчено морщинами, особенно заметными у носа и губ. Внезапно взгляд его застыл на мне и сделался острым и внимательным. Это длилось долю секунды, а затем мужчины пошли дальше сквозь толпу, глядя куда-то перед собой.

Отец Ребекки теряет терпение. Мы уже неделю в Сейлеме, а до сих пор ничего не решено. Дальше тянуть нельзя, надо успеть хотя бы построить жилье до зимы. Сегодня вечером мистер Риверс отправится в дом собраний, чтобы поговорить со старейшинами и поделиться опасениями. Он говорит, что нужно либо выдвигаться прямо сейчас, либо обустраиваться здесь, хотя почти вся хорошая земля уже занята. Джонас считает, что местные предпочли бы, чтобы мы шли своей дорогой.

Вдова Хескет сказала Марте:

— Послушай, у тебя золотые руки и, не скрою, ты здорово мне помогаешь. Дело, конечно, твое, решай, как велят совесть и старейшины. Но ты можешь остаться у меня. Вместе с девчонкой. — Она кивнула в мою сторону, а затем вновь взглянула на Марту. Ее глаза с тяжелыми веками были непроницаемы, как у старого индейца. — Молодые руки всегда пригодятся в хозяйстве. Она умеет шить? — Марта кивнула. — Смотри, город растет, людям нужно во что-то одеваться. Кое у кого даже появляется вкус к модным нарядам, а корабли привозят слишком мало одежды… Мы бы открыли свою лавку.

— Это хорошая мысль, — произнесла Марта и посмотрела на лоскуты, которые обметывала. — Тут жизнь устроена, а в глуши начинать с нуля…

Я удивленно посмотрела на нее.

— Но это моя община, — продолжила она. — Считай, родня. Мы вместе пересекли океан, как нам указал Господь. Негоже будет мне оставлять их сейчас.

Вдова Хескет молча кивнула.

— Что ж, да хранит вас Бог. Дальний вам предстоит путь и тяжелый. — Она поежилась, хотя ночь была теплой, а рядом горел очаг. — Я бы на такое не решилась.

— Почему, миссис Хескет? — Я сидела поодаль от огня, но сейчас придвинулась поближе.

— Там, где заканчиваются дороги, начинаются глушь да тропы зверей и краснокожих. Лес не место для богобоязненных людей. Про него всякое говорят…

— Например, что? — спросила я.

— Что там обитает нечисть. Например, черный дух в человеческом обличье. Индейцы ему поклоняются… — Она вновь поежилась и закуталась в шаль. — Наверняка россказни, но кое-кто клянется, что видел его. В Сейлеме не любят ходить в лес. Не потому, что там можно встретить зверя или дикаря. Не их боятся люди, когда заходит солнце. Не от них несутся домой, загоняя лошадей… — Она наклонилась, чтобы помешать варево в котле над огнем. — Повторюсь, нелегкая предстоит дорога, а люди из Сейлема вам не помогут.

— Потому что боятся нечисти?

Она рассмеялась — как будто залаяла.

— Есть и другая причина. Преподобный Джонсон и его паства ушли от нас не по-доброму. Земли тогда на всех бы хватило.

— И как же они ушли? — спросила я.

— Их к этому подтолкнули. Джонсон — непростой человек. Едва приехал, тут же начал ссориться с местными пастырями. Он хороший проповедник, но человек надменный и упрямый, ярый спорщик. Вечно с ним были неприятности. Ставил свои убеждения превыше всего, а в Сейлеме так не принято. Он настолько уверен в собственной правоте, что это граничит с богохульством.

— И что произошло?

— Одно дело — проповедовать слова пророков. Совсем другое — считать пророком самого себя. Джонсон вел себя как пророк, а община это поддерживала. Тогда наши священники объявили его проповеди опасными, а ему сказали, что он сбился с пути и вверг в заблуждение паству. После этого он ушел в глушь и увел своих со всеми пожитками и скотом, словно Моисей.