Селия Рис - Ведьмина кровь

— Что-то не так. Не видно наших братьев, которые отправились сюда перед нами. Хоть кто-то должен был прийти встречать нас, но никого нет.

Она отошла к стоявшим неподалеку людям. Я не слышала, о чем они говорят, но голоса звучали тревожно.

На разгрузку корабля ушло довольно много времени. Старейшины и преподобный Корнуэлл первыми ступили на землю и теперь беседовали с городскими начальниками.

Наконец и мы сошли на причал. Затем настала очередь скота. Коровы и свиньи, овцы и исхудавшие лошади, спотыкаясь, выходили из трюма, моргая отвыкшими от света глазами. Их сгружали при помощи лебедки, и они беспомощно перебирали копытами в воздухе. Многие погибли за время пути, а те, что остались, стояли на суше неуверенно, будто только что родились, и испуганно кричали в общей неразберихе. Куры Марты — те, что выжили, — лежали в своей клетке неподвижной кучей.

Мне страшно хотелось вернуться на борт. Я чувствовала себя такой же потерянной, как несчастные животные. Земля под ногами казалась непривычной, свет — слишком ярким, воздух — слишком неподвижным. Даже на причале у воды было душно. Какие-то люди меня рассматривали. Больше всего мне хотелось вернуться, найти Джека — но пути назад не было. С корабля спустили последние пожитки, и матросы занялись грузом для нового плавания. Как только мы ступили на берег, мы тут же стали чужими «Аннабелле».

Семьи толпились вокруг своих бочек, коробок, ящиков и тюков в ожидании новостей. Беспокойство нарастало. Никто не знал, что делать дальше.

Старейшины куда-то ходили с сейлемскими начальниками и вернулись мрачными. Элаяс Корнуэлл забрался на бочку и протянул к нам руки. Его черный силуэт, очерченный лучами заходящего солнца, отбрасывал длинную тень.

Сначала он велел нам склонить головы и прочитал благодарственную молитву.

— Смиренно уповая на Господа, мы пересекли океан, дабы присоединиться к нашим братьям в Новом Свете и вместе начать чистую жизнь, не омраченную вмешательством извне. И вот мы прибыли, в целости и сохранности! Вознесем хвалу Господу нашему.

Люди пробормотали «аминь», но тут же посыпались вопросы:

— А где наши братья? Что-нибудь известно?

— Где они?

— Почему они не пришли?

Люди перебивали друг друга. Элаяс Корнуэлл поднял руки, чтобы все замолчали.

— Преподобного Джонсона и его паствы здесь нет.

Гомон превратился в нарастающий ропот. Корнуэлл был вынужден повысить голос, чтобы перекричать толпу:

— Слушайте, братья и сестры, слушайте! Преподобный увел паству в необжитые земли, как Моисей.

Ропот стал еще громче.

— А нам что теперь делать?

— Будем молить Господа направить наши стопы на путь истинный! А пока жители Сейлема как добрые христиане примут нас в своих домах, за что мы безмерно им благодарны. На завтра назначена встреча в доме собраний. До тех пор прошу всех провести время в посте.

Он опустил руки и наклонил голову, что означало призыв к молчаливой молитве. Тени вытягивались в последних лучах солнца, под ногами золотилась пыль. Я поймала себя на том, что раскачиваюсь: тело помнило ритм корабельной качки. Мы плыли так долго и приплыли в страну, где нас никто не ждет. Пыль на носках моих туфель хоть и была похожа на ту, что дома, но все равно она другая. И, хотя на борту я не страдала от морской болезни, сейчас я почувствовала тошноту.

Следующим вечером мы с Ребеккой и Тобиасом гуляли по городу, а мне все казалось, что это происходит не на самом деле, а во сне или в зачарованной стране: вроде бы все как в привычном мире, но если присмотреться, то мелочи выдают разницу.

Здесь жарче, чем летом в Англии, и воздух гораздо влажнее. Жара не уходит с закатом, а лишь нарастает, пока не становится трудно дышать. Сижу у окна и пишу в дневник: не могу заснуть. Столом мне служит полка, врезанная в стену. Ночь выдалась ясная, пишу при свете луны. Она огромная и висит низко, как серебряный фонарь, а над ней по необъятной дуге рассыпаны звезды. Я не смыслю в астрономии, но заметила, что созвездия здесь выглядят иначе, словно некий великан развернул небо под другим углом.

Светлячки отбрасывают на землю крохотные блики, где-то стрекочут сверчки и квакают лягушки. Повсюду запах свежей древесины. Здесь нет ничего старого и почти нет построек из кирпича или камня. Большинство домов — из деревянных каркасов и обшиты досками, а крутые вытянутые крыши выложены деревянной черепицей. Отовсюду веет новизной. Самые старые здания в городе не успели даже толком обветриться. Здесь нет ни слишком больших, ни слишком роскошных домов, в основном они маленькие или среднего размера. Судя по всему, тут нет ни очень богатых, ни очень бедных: я не видела нищеты или излишеств. Хотя по платью судить трудно, поскольку все одеваются похоже, в грустные невзрачные цвета: черный, коричневый, серый, бурый и темно-зеленый, и одежда не украшена лентами или шелком. То, что можно и нельзя носить, диктует закон. А закон здесь строгий — и не только насчет одежды. Уже есть и тюрьма, и позорный столб, и колодки на площади.