Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Тедди, милый, ты не возражаешь, если я загляну в магазин тканей? Я хочу подобрать что-нибудь для штор в твоей комнате. Это займет не больше часа.

— Не больше часа? — переспросил я. Голос у меня пресекся, и я почувствовал, как лицо начинает краснеть.

— Это как раз тут, на этой улице, — сказала она, когда мы подъехали к автостоянке. — Пошли со мной, дорогой. Хочу, чтобы ты помог мне выбрать ткань.

— Не хочу.

Мама уже припарковалась и открывала мне дверь.

— Пошли, юбиляр ты мой дорогой. Это тут, совсем близко, рядом с «Лейзер Зоун». Знаешь что, возьми-ка Томми и идите туда, а я пока зайду в магазин.

Мое настроение мгновенно переменилось.

— Вот здорово! Пошли, Томми, — сказал я, хватая его за руку. — У нас с тобой только час.

Когда мы вошли, первыми, кого я там увидел, были братья Копики со своими марионетками. Они стояли рядом с Чарли, тетей Бесс, папой и почти со всеми учениками моего четвертого класса, хором завопившими: «Сюрприз!» — так громко, что я на мгновение перестал дышать.

Я стоял, ошеломленный, потом обернулся, ища глазами маму. Она стояла в дверях и смотрела на меня. Вместо того чтобы дирижировать приветственными криками и поздравительным пением, она лишь стояла и улыбалась, улыбалась так, как никогда прежде, как будто старалась запомнить меня. Она вытянула перед собой руки, как-то нерешительно, что было необычно для нее, немного нервно и с надеждой. Она очень хотела устроить мне праздник. И только когда она вошла с яркого дневного света в помещение, я увидел слезы в ее глазах. Это был первый и единственный раз, когда я увидел маму плачущей.

Из-за шума и музыки я тогда не слышал, что она говорила, но поверх голов и всего этого сумбура видел, как шевелятся ее губы. Она попыталась сказать мне что-то, но я не слышал ее слов. Она снова попыталась, но меня смяла и понесла толпа. Последний образ мамы, который запечатлела моя память, — образ ее, стоящей в дверях, с конским хвостом из волос, смахивающей пальцем слезы. Через несколько дней после этого она села в машину, поехала в другой штат и ушла из моей жизни навсегда.

Я лежал в кровати, пытаясь во всех подробностях вспомнить тот праздник, пытаясь представить, что она могла мне тогда говорить, было ли в тех ее словах что-то, кроме поздравления с днем рождения. В это время дверь ко мне в комнату открылась.

— Тедди, — услышал я голос Силвэниеса, — ты еще спишь?

Я сел на кровати, и мамин образ исчез. В дверях стоял Силвэниес, на шее у него был свободно повязан новый красный шарф. Он широко открыл дверь и слегка поклонился:

— Завтрак готов.

Спустившись на кухню, я увидел, что Силвэниес накрыл стол на одного. Было позднее утро, и Томми с Морисом ушли в школу. После нашего разговора накануне папа сказал, что я могу не ходить в школу и посидеть дома.

— Думаю, тебе будет над чем подумать, — сказал он, укладывая меня. — Не вставай, пока не выспишься.

Я попытался не спать и обдумать все, что услышал, но заснул, пока папа еще сидел на краю моей кровати.

— Папе и дяде пришлось поехать в город, — сказал Силвэниес. — Тетя ушла за покупками. Поэтому мы остались одни. Мне пришлось убеждать твою тетю, что с тобой все будет в порядке, она никак не хотела оставлять тебя. — Он сделал паузу, его змеиные глазки несколько секунд посновали по мне. Потом он сказал: — Следуя ее указаниям, я взял на себя смелость заварить тебе хлопья. С фруктами. Со свежеочищенными бананами. Так, а куда я это положил? — Он медленно поднялся и пошел к рабочему столу. Садясь, я инстинктивно бросил взгляд на его чудовищные ботинки. В это утро они выглядели особенно огромными, и я даже подумал, не выросли ли они, возможно, питаясь чем-то, о чем я даже не подозревал.

Силвэниес обнаружил тарелку с хлопьями на верху микроволновки.

— А, вот она. Как она там очутилась?

Неся тарелку и кувшин с молоком, он вернулся к столу.

— Ты что-то вчера засиделся, — сказал он.

Я налил себе молока и принялся есть хлопья, давя их с таким хрустом, который, как я надеялся, пресечет попытки Силвэниеса продолжить разговор. Нарезанные им бананы были коричневыми и мягкими, поэтому я сдвинул их на край тарелки и стал есть вокруг них.

— Обычно я ничего не слышу и не вижу из своего логова в цокольном этаже, но вчера, по несчастью, услышал это горестное повествование. — Он перегнулся через стол. — Могу представить, что ты переживаешь. Понимаю, как ты расстроен.

Продолжая есть, я пожал плечами. Мне не хотелось говорить о Бобби Ли. Мне не хотелось даже думать о нем.