Лариса Федорова - Не лги себе

Есть предчувствия, которые не обманывают. Так вот, Алла знала, что здесь ей будет хорошо. Еще на станции она попала в белый плен берез, и они, не расступаясь, узкой тропинкой повели ее в свое молчаливое царство. Молоденькие березки стояли еще зелеными, тогда как другие, высокие, замкнули над ее головой нечто золотое и печальное. Иногда с высоты роняли эти точеные красавицы легчайшие желтые листья, потерявшие от дождей и ветра свою форму. Легкие, они парили между белыми стволами, как плавали бы в мире невесомости золотые монеты. Перестав ощущать свои сорок лет, Алла бегала за ними по роще, подставляя ладони, и так запрокидывала вверх голову, следя полет листьев, что едва не потеряла свой модный сиреневый колпак. «Как здесь хорошо!» — восторженно повторяла она про себя. — Нет, нет, я уже не расстанусь с этими березами, надо непременно договориться о покупке».

А вот и бетонированная дорога, но поселка все не видать. Пошли сады один золотей другого, с ярким убранством яблок. Оказывается, здесь тоже был поселок, но хорошо запрятанный среди деревьев.

— Скажите, — обратилась Алла к двум женщинам с пустыми бидонами за спиной, — правильно я иду к дачному поселку?

Женщины посмотрели на нее недружелюбно. Та, которая постарше, в вязаной серой шали поверх телогрейки, покосившись на клетчатое, с низким поясом пальто Аллы, сердито сказала:

— Не знаем мы вашего дачного, мы в деревне живем.

Вторая смягчила ее ответ:

— Наверно, правильно. Мы туда молоко носим. Там все военные живут, после войны участки им отводили. Заслуженные люди.

Эта нечаянная сценка озадачила Аллу. Народ недолюбливает владельцев дач, какими бы заслуженными они ни были. Народ хочет равенства в самом благородном значении этого слова.

Рассказать или не рассказать об этом мужу? Он бы, конечно, обрадовался случаю не покупать лишней обузы да еще прочитал бы ей лекцию о такте. Идут усталые женщины со своими нелегкими заботами, а ты: где дачный поселок? Да еще, наверное, по привычке спросила, есть ли поблизости озеро для купания.

За двадцать лет они хорошо изучили друг друга. До жестокости. Стоит ей о чем-то подумать, как он уже знает. И так же она. Родство душ или супружеская кибернетика? И от этой мысли Алле стало весело. Плохое настроение в ней не задерживалось.

Номер дачи, которую она отыскала, был девятнадцатый. Девятку она любила в любом сочетании, приписывая ей счастливые свойства. Но тут же и огорчилась. Или хозяин схитрил, зазывая покупателя, или они не поняли друг друга, но выяснилось, что продается только полдома, то есть две комнаты и терраска, как указано в объявлении. Досадуя, что ее обманули и она зря потеряла воскресенье, Алла без интереса, просто из вежливости, осмотрела сад и комнаты, предназначенные к продаже. Жить с чужими людьми за спиной она не собиралась. И вдруг из комнаты, куда она не заходила, потому что там сидели гости, вышел смуглый подтянутый человек, стриженный под ежика. Так лет пятидесяти с лишним. Фигурой он был тонок.

— Хотите купить дачу?

— Хотела. Но половина дома нас не устроит.

— Купите у меня.

— Где же это?

— На соседней улице.

Ага. Значит, ближе к березам. Не перепало ему из их белизны. И мысль эта опять развеселила Аллу. Когда-то муж и полюбил ее за эту смешливость. Она тут же подавила в себе улыбку и спросила то, о чем уже привыкла спрашивать за лето: большая ли дача и какая ей цена?

— Не большая и не маленькая, — сказал смуглый человек, судя по выправке — генерал, как и его товарищ. — Дорогая ли? Обошлась не дешево, сам строил. Но вы не беспокойтесь, цена будет сходной.

Он вернулся в комнату за фуражкой, накинул черное пальто и пошел впереди, показывая дорогу. Они шли вдоль канавки по твердой насыпи, узкой, чтобы идти рядом. Иногда он оглядывался, как бы не доверяя легким бесшумным шагам спутницы, и тогда Алла в черноте генеральских глаз, окруженных коричневым, мгновенно засекала острую жалящую тоску…

— А почему вы продаете?

— Куда мне одному. Овдовел я.

— Давно?

— Два года. Сейчас уже обтерпелся, а сначала было мучительно. Никогда не думал, что хоронить придется мне. Естественней было бы наоборот. Четыре войны прошел, считая гражданскую.

— Дети есть?

— Был сын. Погиб в сорок втором, под Москвой. Они с матерью у бабки жили. Так вот… бабушку и его… при бомбежке. С тех пор жена и хворала. На сердце все отразилось.

Алла вздохнула. Она всегда понимала чужое горе. Лучше бы он ни о чем не рассказывал. Но ведь сама виновата, что затеяла этот разговор. Теперь и торговаться вроде неловко. Впрочем, он сказал, что цена будет сходной. Совершенно ясно, что дача ему не нужна.