Лариса Федорова - Не лги себе

Когда Ольга Игнатьевна думает о своей жизни, она всегда сопоставляет ее с жизнью сестры. Все ее мысли полны плюсов и минусов, и зачастую она не знает, как их распределить. Но стоит ей выйти в сад, как сразу наступает в душе удивительная ясность. О чем, например, думают деревья? Ни о чем. Растут, вот и все. Дают радость. Это уже много. Это очень много давать кому-то радость. Быть нужным. Прекрасным. И когда человеку холодно — обогреть его. Голодно — накормить.

Ольге Игнатьевне тоже хотелось бы давать радость. Но кому? Правда, на работе ее любят и ценят. Она прекрасный человек и специалист. Особенно хорошо относятся к ней продавцы, и, когда случается, что при осмотре из-за какой-то малости дорогой ковер меняет свой артикул и цену, они всегда предлагают ей купить этот ковер. Но Ольга Игнатьевна ни разу еще не соблазнилась. «Нет, нет, мне ни к чему, продайте кому придется».

Вот и все ее нечаянные дары человечеству. Мало. Очень мало. У Раисы хоть сыновья. Защитники Родины. Будущие, конечно. Только надо бы как-то иначе их воспитывать. Жаль, что зять всегда в разъездах. Он шофер-экспериментатор и ездит большей частью по плохим, словно созданным для испытания машин, дорогам.

Ольга Игнатьевна едет в поезде и улыбается своим мыслям. Так хорошо бывает улыбнуться самой себе. Или, как сегодня на складе, неопытному продавцу, вчерашнему десятикласснику, который пытался раскинуть перед ней огромный дагестанский ковер, но запнулся и упал на него, ужасно сконфузившись. «И на кой их ляд такие. Полное собрание будущей пыли!»

— Простите, рядом с вами свободно?

Спрашивал человек в синем, с портфелем.

— Пожалуйста.

Пассажир сел рядом. От него приятно пахло одеколоном, а из портфеля, лежащего теперь на коленях и очень выпуклого на боках, — яблоками. Наверное, и от хозяйственной сумки Ольги Игнатьевны пахло яблоками. Она возила их нынче одной заболевшей сотруднице.

— Наверное, у вас был хороший день. Вы все время улыбаетесь.

— Разве?

— Мне так показалось. Нет ли у вас сегодняшней газеты?

Она молча протянула ему «Вечерку». Он просматривал ее минут пять. Пробежал заголовки, сводку погоды, полюбовался юной балериной на прямых, тоненьких, словно соломенных, ножках.

— Удивительное сочетание аскетизма и прелести. Видели?

Они вместе склонились над фотографией. Да, девочка была прелестна. Этакая длинноножка. В детстве Ольгу Игнатьевну часто звали длинноножкой, а злые называли ее долговязой. С тех пор прошло двадцать лет. Аскетизм, кажется, остался, а вот прелесть… И Ольга Игнатьевна опять, сама того не замечая, улыбнулась.

Человек в синем (он был в легком драповом пальто и серой каракулевой шапке) как-то слишком уж быстро вернул ей газету.

— Вот и все интересные новости. Объявления о разводах я не читаю.

— Их уже не печатают, — несколько удивленно сказала Ольга Игнатьевна. — Но я их тоже никогда не читала. Это всегда какая-то драма, и ты о ней ничего, кроме объявления, не знаешь.

— Вот именно! — обрадованно, что она поддерживает этот разговор, сказал пассажир в синем. — Так было со мной. Вы простите за откровенность, но иногда так хочется поделиться… Правда, это было давно. Вернулся с фронта, а у моей жены новый муж и даже ребенок… Ясно, что жизнь сломана. А судьи свое твердят: помиритесь! Грустная комедия…

То, что он говорил, было странным. Неужели в самом деле бывает такая потребность выплеснуть из себя накипевшую горечь? Она незаметно посмотрела на него. Так, лет пятьдесят. Черты лица крупны, правильны. Ничего особенного. Можно встретить и не узнать. Так, наверное, и будет.

— Ну и что же, помирились? — из вежливости поинтересовалась Ольга Игнатьевна.

— Нет. Ждал несколько лет. Потом все-таки развели.

Расспрашивать дальше ей показалось неудобным. Но и молчать тоже неловко. Она взглянула в окно, увидела летящий снег и обрадовалась, что можно сказать хотя бы об этом.

— Ну вот, кажется, и зима. Этот уже не растает. Ой, смотрите, сколько уже нападало! Зато как посветлело.

— Я люблю снег. Но только прочный снег. И вообще я люблю все прочное. То, чему можно верить.

Она быстро взглянула на него и вдруг оказалась в плену его улыбки — очень доброй, широкой и ласковой. Так улыбаются дети: всем лицом. А зубы-то у этого человека очень белые!

Поезд замедлил ход, и Ольга Игнатьевна с ее соседом поднялись почти одновременно. Оказывается, он такой же высокий, как и она.

— Вам налево или направо? — спросил он, пропуская ее вперед.