Лариса Федорова - Не лги себе

— Послушай, Алексей… Вот что я хочу сказать тебе… — Катя еще робела, не зная, как продолжить свою мысль, и главное — какими словами сказать о себе, чтобы он понял ее не превратно. — В общем, я недавно у вас работаю, подружек не завела, а надо мне посоветоваться. Очень деликатный у меня вопрос, ты даже удивишься.

— Что такое? — встревожился Ветрищев, полагая, что Катя хочет признаться ему еще в одной провинности. — Я надеюсь, ты не настолько легкомысленна, чтобы…

— Успокойся, отметок я не подчищала. Ты ведь так подумал, да?

— Так значит, это не по учебе?

— Да что мне учеба? — рассердилась Катя его недогадливости. — Право, я думала о тебе иначе. Пожалуй, и говорить теперь не стоит.

— Нет, скажи, — попросил Ветрищев. — Если что томит, скажи.

Но он уже вспугнул ее внезапную доверчивость. Стоит ли? А Ветрищев ждал. И голубые глаза его под толстыми выпуклыми стеклами смотрели на нее ободряюще, с неуловимой улыбкой.

— Какой-нибудь сердечный вопрос, да? Что ж, бывает. Мне всякое приходилось выслушивать, должность у меня такая. Ты не бойся, я не болтлив.

— Чего мне бояться, — прошептала Катя, наклоняясь к станку, который она выключила, чтобы смазать. — Просто посоветоваться надо.

— Но ведь не у станка же ты будешь советоваться, раз вопрос такой деликатный. Кончишь работу — зайди в комитет.

— Ладно, там посмотрим.

Она вся покраснела, словно уже призналась Ветрищеву, что любит Антона Петровича. А сердце, уставшее от радостной тайны, по-прежнему требовало: скажи!

— Может, зайду, — пообещала наконец Катя. — Только ты сделай так, чтобы у тебя посторонних никого не было.

И вновь Ветрищев посмотрел на нее умными, все понимающими глазами.

Он и в самом деле думал, что у Кати произошла какая-то сердечная катастрофа. Совсем недавно одна комсомолка советовалась с ним, оставить ей ребенка или не рисковать, потому что парень оказался ненадежным.

Поэтому когда Катя под вечер зашла к нему и сказала, что все у нее в порядке, что человек, которого она любит, честен и дело, очевидно, кончится так, как и положено кончаться благополучным историям, он посмотрел на нее несколько разочарованно.

— И это все, что ты хотела сказать?

Катя ошеломленно молчала. Ей казалось, что сказала она непомерно много.

Но она ошиблась. Только в первую минуту показалось Ветрищеву, что вся эта история обычна.

— Постой… Я как-то сначала не осознал, извини, пожалуйста. Значит, ты все эти два года любила его, а он не знал. Но теперь он знает и все-таки…

Дальше этого «все-таки» Ветрищев определенно еще не разобрался.

— Может, ты все-таки ошиблась? — спросил он Катю. — Ну, сколько лет может продолжаться его горе?

Катя об этом не думала.

— Ты не понял главного, Ветрищев. Когда любят, никаких вопросов себе не задают. Задают вопросы те, кто смотрит со стороны. Во-первых, им виднее, во-вторых, они любят пофилософствовать на этот счет.

Он обиделся.

— Выходит, я тоже со стороны, и ты уличаешь меня в желании пофилософствовать? Но, согласись, я вовсе не набивался в истолкователи твоей любви. Зачем же ты мне все рассказала?

Катя виновато опустила голову.

— Я здесь совсем одна. Как-то легче, если поделишься. Столько лет молчала, даже Вальке, подруге своей, не призналась. А теперь не могу — надо было мне рассказать, понимаешь?

— Ну-ну, — сказал Ветрищев, смущенный ее откровенностью, — разве я упрекаю тебя за это? Со мной многие ребята делятся.

Тут он невольно посмотрел на Катю дольше, чем бы следовало. А у нее после откровенного разговора так нежно алели щеки. По давнишней своей привычке теребить косу теребила она ее и сейчас, небрежно перекинув через плечо.

— Все у тебя будет хорошо, — почему-то грустно сказал Ветрищев. — Вот увидишь, и даже скоро.

— Ты так думаешь? — встрепенулась Катя. — А почему? Почему ты так думаешь, Ветрищев?

Ответа она не получила. Ему так хотелось, чтобы она поскорее ушла с глаз долой.

С этого дня не шли дела на ум Алексею Ветрищеву. Вновь и вновь принимался он вспоминать необычный свой разговор с Катей Уржумовой.

Хмурый, бродил он по заводу, умышленно не заглядывал в механический, где работала Катя. А как его тянуло заглянуть туда! Может, у нее есть новости? И тут же спрашивал себя: какую именно новость хотел бы он услышать? Во всяком случае, не о том, что она выходит замуж!

Потом он засел в своем невзрачном кабинетике, чтобы ни один черт не спрашивал его, о чем он вздыхает. Надоели ему эти расспросы. И кто бы мог ожидать, что его комсомольцы проявят такую повышенную чуткость?