Людмила Уварова - Теперь или никогда!

Но Егор, разумеется, сумел настоять на своем и вместе с Кузей отправился на речку. Теплое весеннее солнце садилось за ближний лес, вода была розовой и мягкой.

Егор разделся, бросился в реку, и его словно бы обняло парное молоко.

— Идем, Кузя! — крикнул он песику, сидевшему на берегу и сторожившему его вещи. — Не бойся, здесь хорошо!

Но Кузя сделал вид, что не слышит. До того был хитрый пес, что иногда Егору казалось, Кузя гораздо умнее любого самого умного человека.

Потом Егор вылез из воды и долго лежал на согретой за день траве. И Кузя лежал рядом, высунув язык и тяжело дыша. На Кузе было добрых три кило черной шерсти. Не мудрено, что ему всегда жарко.

Когда-то Алеша, тоже большой любитель собак, сказал про Кузю: «Зимний пес». И Егор согласился с ним; конечно, Кузе легче жить зимой, летом приходится, как там ни говори, трудновато. В самом деле, попробуй-ка в жару день и ночь не снимать теплой меховой шубы!

Какой-то человек прошел по берегу, потом остановился неподалеку от Егора и лег на траву. Это был старик, худой, с седыми, коротко стриженными волосами и седыми усами.

Лицо старика показалось Егору знакомым. Он, кажется, выступал в Доме культуры, рассказывал о партизанах. Только как его звали и кто он был, Егор никак не мог вспомнить.

— Вода теплая? — спросил старик.

— Очень, — ответил Егор.

Старик разделся, аккуратно сложил свои вещи и, ежась, похлопывая себя по бедрам, пошел к реке.

Старик плавал здорово. Он плыл саженками, широко загребая воду, а когда доплыл до середины реки, лег на спину.

— Гляди, Кузя, — сказал Егор, — вон как плавает, не то что ты, и ни капельки не боится, а ведь он же куда старше нас с тобой!

Кузя смотрел на Егора своими черными глазами, помалкивал. К чему спорить с хозяином? Все одно окажешься неправым.

Потом старик вылез, лег неподалеку от Егора.

— Хорошо! — от души сказал он. — Самое лучшее дело — искупаться вечером. И спишь тогда лучше.

— Я всегда хорошо сплю, — заметил Егор.

Старик усмехнулся:

— В твои годы и у меня сон был завидный. А ты, между прочим, живешь где-нибудь недалеко?

— На Садовой.

— Это близко, а я в Грачевом переулке, совсем другой конец города, но, представь себе, каждый день, с ранней весны до поздней осени, хожу сюда купаться.

Они помолчали. Потом незнакомец спросил Егора:

— В какой школе ты учишься?

— В пятьдесят седьмой.

— Это где же?

— На Коммунистической.

— Знаю эту улицу, — медленно ответил старик, прищурив глаза, как будто что-то вспоминая. — Раньше она называлась Третья Базарная, а на том месте, где твоя школа, в войну была биржа.

— Какая биржа?

— Обыкновенная. Немцы организовали здесь биржу, для того чтобы, как они говорили, устраивать жителей на работу.

— А на самом деле?

— На самом деле отправляли молодежь в Германию. Читал «Молодую гвардию»?

— А как же! Я много книг читал, и про войну тоже. Я вообще люблю читать.

— Хорошо делаешь. А что ты еще любишь?

Егор помедлил, прежде чем ответить.

— Еще я пишу.

— Что же ты пишешь?

— Разное. Рассказы и повести. А когда был маленький, стихи писал.

Старик, казалось, нисколько не удивился. Ведь он же старый, многое видел на своем веку; может, ему пришлось встречать людей, которые, учась в школе, писали стихи, повести, а потом вырастали знаменитыми писателями.

— Я некоторые свои стихи до сих пор помню, — осмелев, произнес Егор.

— Это хорошо. Прочитай-ка мне что-нибудь, что тебе больше нравится.

— Сейчас… — Егор откашлялся. — Вот стихи про моего Кузю. Его к нам щеночком принесли…

— Так, — проговорил старик. — Интересно. Стало быть, твой Кузя умеет говорить!

Егор взглянул на Кузю. Кузины глаза глядели на Егора, словно бы хотели выразить своим взглядом что-то известное им обоим.

— Он, конечно, говорить не умеет, но все понимает, — проникновенно сказал Егор. — Это удивительная собака, я еще никогда таких не встречал.

— Ладно, — примирительным тоном заметил старик. — Пусть так. В конце концов, бывают поэтические вольности.

Егор не знал, что такое «поэтические вольности», но на всякий случай сделал вид, что всё понял. Он погладил Кузю по теплой от солнца голове и спросил: