Людмила Уварова - Теперь или никогда!

— Нам трудно надеяться на легкие дела.

— Это верно.

— Ладно, попробуйте разговорить ее, копните поглубже. Попросите Аллу Степановну, пусть она тоже старается распознать, что это за человек. Как вы понимаете, Катя может быть для нас полезной.

— Понимаю.

Вася протянул ему руку.

— Как вам живется? Вы в чем-либо нуждаетесь?

— Нет, ни в чем. Денег мне хватает, все, что могу, покупаю на рынке. Вам нужны деньги?

— Когда надо будет, скажу.

И Вася ушел так же тихо и быстро, как и появился. Словно растаял в воздухе. Только что был, сидел в комнате за столом, говорил с Петром Петровичем, изредка улыбался — и вот уже нет его, как не было…

Незадолго до войны Катя Воронцова вместе с одиннадцатилетним сыном приехала в родной город навестить тяжело заболевшую мать.

Внезапно разразилась война. Муж Кати прислал телеграмму; он отправлялся на фронт, просил жену вместе с сыном вернуться в Ленинград попрощаться, но Катя не могла оставить мать.

Мать умерла тогда, когда немцы уже завладели городом. И Кате пришлось вместе с сыном остаться в комнате матери.

Начались тяжелые дни, самые тяжелые в ее жизни. Она была совершенно одна, решительно без всяких средств, потеряв самого близкого, самого родного человека на свете — мать.

Угнетало ее еще и то, что она ровным счетом ничего не знала о муже.

Единственным человеком, который хотя бы в какой-то мере ее утешал, была Соня Арбатова, соседка по квартире. Мягкая, приветливая, Соня покорила ее своей добротой, участливостью, всегдашней готовностью прийти на помощь.

До войны Соня работала санитаркой в больнице. Ей было не впервой ухаживать за больными, и потому она помогала Кате, часто дежурила у постели тяжело больной ее матери, уговаривая Катю:

— Поспи хоть немного.

— Тебе тоже выспаться не мешает, — отвечала Катя.

Соня беспечно пожимала плечами.

— Я привычная, столько лет в больнице проработала…

Вместе с Катей Соня похоронила ее мать. Вернулись с кладбища, Соня сказала ей:

— Теперь тебе уже отсюда не выбраться. Будем жить вместе, держаться друг друга.

Деятельная, энергичная, Соня старательно изыскивала способы, как бы устроиться, чтобы не умереть с голода В конце концов ее старания увенчались успехом: она поступила официанткой в ресторан для немецких офицеров.

Теперь она приносила домой хлеба, немного супа в судке, пару картофелин и таким образом подкармливала Катю и ее сына.

Однажды Соня сказала ей:

— Давай я тебя устрою к нам в ресторан. Метрдотель сказал, что нам нужны официантки вроде тебя, молодые и красивые.

Катя возмутилась:

— Ни за что!

— Не кипятись, — остановила ее Соня. — Надо как-то продержаться, пока проклятые фашисты не уйдут из города. Если ты поступишь в ресторан, то и сама будешь сыта и ребенка сбережешь…

Она уговорила ее. И Катя вместе с нею стала работать в ресторане для немецких офицеров.

Такова была история Кати Воронцовой, которая вместе с Аллой Степановной как-то пришла в фотографию «Восторг».

— Вот, затащила меня, — сказала Катя, конфузливо улыбаясь. — Не такое теперь время, чтобы сниматься, но она настаивает, говорит, пока молодая, надо запечатлеть свою физиономию, а то после спохватишься, а уже не захочется глядеть на свою старую морду…

Невольно кинула взгляд на себя в зеркало, висевшее на стене. Зеркало отразило свежее, розовое лицо, блестящие глаза.

Катя и в самом деле была хороша собой и сознавала свою привлекательность.

— Я с удовольствием сниму вас, — сказал Петр Петрович, — причем совершенно бесплатно, просто из любви к искусству.

Катя удивилась:

— Почему из любви к искусству?

— Люблю снимать красивых женщин.

— Ну что вы, — смутилась Катя, — какая я красивая? Хотя, скажу по правде, немцы проклятые проходу не дают.

— Это вполне естественно, — вставила Алла Степановна.

— Ну, у меня с ними разговор короткий, — решительно заметила Катя. — Я им всем одно и то же говорю: вы меня не трогайте, я человек занятой, у меня сын, мне его растить надобно.

— Ну и как, помогает? — спросил Петр Петрович.

Катя простодушно призналась:

— Да вообще-то приходится иной раз отбиваться. Они ведь напьются в ресторане и пристают. Правда, наш метрдотель, Венцель, он мне так прямо и заявил: «Если кто тебя обидит, прямо ко мне. Никого не бойся!»