Людмила Уварова - В каждую субботу, вечером

Помреж, Сережа Сушко, рыжий парень, обладавший необыкновенной силы басом, исступленно вопил в рупор:

— Граждане, поймите, мы работаем. Если хотите, чтобы картина удалась, пройдите все на одну сторону!

Но граждане переходили неохотно. Сережа срывал свой роскошный бас, по нескольку раз в день с досадой бросал рупор, пока в конце концов не добивался желанного результата.

Уже было отснято около полутора тысячи метров пленки, когда Игорь получил открытку.

Писала Валя Черткова, близкая приятельница.

Валя ездила по ярославским селам, собирала и записывала старинные песни.

Она была музыковед, предпочитала исключительно серьезную музыку, а Игорь любил только джазы. Однако Валя водила его на симфонические концерты в консерваторию, и он старался слушать органную и симфоническую музыку, делая при этом почти благоговейное выражение лица, надеясь тем самым угодить Вале.

За те два года, что они были знакомы, он не на шутку привязался к ней и порой всерьез задумывался о совместной жизни с Валей, подходившей ему, как он говорил, по многим статьям и параметрам.

Валя писала, что находится в селе, километров шестьдесят от Ярославля, и было бы, право, чудесно, если бы он приехал к ней хотя на денек, в конце концов они так близко находятся друг от друга — грех не увидеться…

Село называлось Бочинино. Игорь вспомнил, всего тридцать или примерно тридцать пять километров отделяют Бочинино от его родного села, где он так давно не был…

«А что, если… — подумал он, — если убить сразу двух зайцев, заглянуть домой, а потом навестить Вальку, заехать в это самое Бочинино?»

Как нарочно, погода капризничала, с утра сплошные тучи закрывали небо, моросил мелкий, хотя и теплый дождь.

— Поезжай, — посоветовал Паша. — Послезавтра вернешься, ведь пароходом до Ярославля всего ничего…

— Тем более что навещу своих, я их давненько, признаться, не видел, — сказал Игорь.

Он мало спал во время съемок и рассчитывал хорошенько выспаться на пароходе. Но когда он вышел на палубу, когда увидел туманные от дождя берега, увидел волны, вскипавшие под дождем серыми, продолговатыми, словно виноградины, пузырьками, когда вдохнул в себя свежий речной воздух, ему расхотелось спать, он сел на скамейку и долго, не отрываясь, смотрел на медленно проплывающие дали, на птиц, низко летавших над водой.

«Вот она — радость бытия, — думал Игорь, глядя на пестрых ширококрылых чаек, бесстрашно круживших над самой палубой, — вот оно счастье, которое сознаешь каждой своей частицей…»

Ему казалось, сейчас он раскроет широко глаза и чувство радости исчезнет, как исчезает все, виденное во сне.

Но то был не сон, а явь, действительность, все то, что так радовало и в то же время тревожно трогало его: волны, вдруг меняющие свой цвет, то серо-свинцовые, то сиреневые, то иссиня-темные, почти черные, зеленые берега, которые курились теплым, тающим туманом, и то ощущение своей молодости, силы, удачливости, своего мастерства, которое было незаурядным, предвкушение будущего, наверняка интересного, значительного…

Он представлял себе, как будет дома рассказывать матери и сестре о своей жизни, о работе, о фильме, который, по всему видно, должен получиться хорошим, а мать и сестра будут упоенно слушать его и после, когда он уедет, вспоминать о его рассказах и думать о нем…

Он не был у своих уже четыре года. Но в течение всех этих лет довольно часто писал домой и получал письма от сестры.

Сестра работала учительницей в сельской школе.

Писала она ему аккуратно, хотя и коротко.

Последнее письмо от нее он получил еще в Москве, до начала съемок. Сестра писала, по своему обыкновению, немногословно:

«У нас все в порядке. Часто вспоминаем тебя. Ждем твоих писем».

При мысли о сестре у Игоря потеплели глаза. Вдруг, как живую, увидел он ее перед собой, всегда с тетрадками, исписанными одинаково крупным, одинаково неровным и в то же время разным почерком.

Ему показалось, что он услышал ее голос, ровный, хорошо поставленный, такой голос, который, наверное, присущ каждому педагогу.

Сестра, увлекаясь, могла бесконечно говорить о своих учениках. Порой Игорь думал, что он уже наизусть знает ее постоянные рассказы об Алеше, Маше, Васе и Коле, какие это необычайно способные, интеллигентные, все понимающие дети…

Пароход прибыл в Ярославль около одиннадцати часов утра. Дождь кончился, тучи медленно таяли, обнажая голубые островки неба, но потом снова наплывали тучи, и тогда солнце бледным шаром катилось за тучами, будто выжидая, когда они кончатся, растают…