Людмила Уварова - В каждую субботу, вечером

Алеша как-то спросил меня:

— Хочешь, я тебе подскажу, какой дипломный проект сделать?

— Хочу.

— Сделай проект стадиона, только чтобы был последним писком.

— Что ты называешь последним писком?

— Перво-наперво — трибуны из пластика. Это, наверно, здорово красиво, когда трибуны из цветного пластика, красные, голубые, зеленые!

— А ты сам-то видел такие трибуны?

Но Алеша не слушал меня:

— Потом надо установить повсюду самые сильные фонари, чтобы проводить матчи и днем, и ночью.

— Ночью-то зачем?

— Вдруг днем не успеют…

Когда Алеша является домой, он первым делом выспрашивает Полину Петровну, как я ел, понравился ли мне обед, кто навещал меня и как я себя чувствовал весь день.

Меня он расспрашивает после — должно быть, больше доверяет ее ответам.

Хотя Алеша и младше на семь лет, он относится ко мне так, как будто он старший, а я маленький, неразумный.

Он считает, что знает все лучше меня, больше разбирается в жизненно важных проблемах, лучше понимает людей.

Может быть, по-своему он и прав.

Благодаря его стараниям, я могу, лежа в постели, управлять каналами телевизора и радиоприемника, он сам смастерил для этого специальные приспособления, телефонный аппарат стоит рядом с постелью на тумбочке, а кроме того, у меня еще есть транзистор «Сокол», подаренный в день рождения Нелей.

Неля тоже, подобно Алеше, привыкла считать себя старшей.

Она и в самом деле старше меня на два с половиной года. Ей двадцать три, и она работает в архитектурной мастерской Моспроекта, а я до прошлой зимы учился в архитектурном институте.

Неля любит делать подарки. Недавно она преподнесла деревянный с затейливым узором туесок, на дно туеска наклеила свою фотографию, для того чтобы, как она выражается, я знал: она неотступно, всегда рядом.

Неля — современная девушка во всех отношениях, и главное — больше всего боится хотя бы в чем-то отстать от моды.

Должно быть, не я один говорил ей о том, что она чересчур сильно мажется, но она уверяет — это модно и современно, и потому не устает растушевывать веки синим, проводить чуть ли не до виска темные черточки, мазать губы бледной помадой, а на щеки класть золотистый тон.

У нее неправильные черты лица, высокие скулы, крупный рот, пористая кожа, но тщательно запудренная, однако все это в сочетании со спортивной фигурой, стройными ногами, которыми она гордится, производит соответствующее впечатление, и она кажется порой хорошенькой.

Она постоянно демонстрирует хорошее воспитание, которого у нее нет и в помине.

«Пожалуйста», «спасибо», «очень благодарна» — так и сыплется с ее языка, но стоит кому-либо хотя бы чуть обидеть Нелю, как она, позабыв о хороших манерах, резанет сплеча, обругает так, что не сразу найдешься, что и ответить.

Когда-то я прозвал ее «вежливая нахалка», и она — у нее есть чувство юмора — искренне засмеялась.

Несмотря на все это или, может быть, благодаря всему этому, я люблю Нелю, хотя никогда еще не говорил ей о том, что люблю.

Когда мы встречаемся, мы только и делаем, что обмениваемся остротами, иногда переходящими в колкости, и не обижаемся друг на друга, потому что оба одинаково боимся любого проявления сентиментальности.

Поначалу, когда все это случилось, Неля часто приходила ко мне, часами просиживая со мной, и держалась совершенно обычно, точно так же, как и тогда, когда я был здоров.

Я не мог не оценить по достоинству ее такт и чуткость, но иногда мне казалось, что это все не так уж легко для нее — приходить ко мне, привычно острить, делая вид, что все, как есть, осталось по-прежнему, и я насильно гнал Нелю домой.

Она не хотела уходить, а я начинал нарочно капризничать, говорить, что устал от нее, хочу спать, и вообще нес такую бодягу, что она, удивленно пожимая плечами, бросала:

— Старик, ты что-то сегодня не того…

А однажды, когда я особенно настойчиво уверял, что мечтаю отдохнуть от нее, все-таки обиделась и не приходила целых два дня.

Я с ума сходил, но заставил себя не звонить ей. Она сама позвонила, помолчала, я чувствовал, это она дышит в трубку, потом пришла как ни в чем не бывало.

Иной раз невольно, забываясь, она рассказывает о том, что ее приглашали в театр, но она отказалась, или что их мастерская в воскресенье собирается выехать поездом «здоровье» куда-нибудь под Клин или на Сенеж.

— А ты что же? — спрашиваю я.

— Не желаю, — отвечает она, — просто-напросто нет желания!

А я не верю ей. Она превосходная лыжница, когда-то мы с ней исходили немало дорог по берегу все того же Сенежского озера.