Людмила Уварова - Сын капитана Алексича

Тут же мысленно она обругала себя. Хватит, довольно, ведь сама же пообещала себе — больше не сочинять людей, не придумывать им всякие истории.

Но Клава сама рассказала о себе — работала в московской типографии, пять лет тому назад вышла замуж, муж хороший, очень любит ее и сына, жили они дружно, но вот недавно муж уехал на целину, там ему отдельный домик должны были дать, обещают к тому же корову, поросенка, овец, будут они там хозяйствовать, жить да поживать, растить сына, а если еще дети будут, всем место найдется.

А Москва что же? Бог с ней, с Москвой, всюду люди живут, и в Москве, и в глубинке, а жене положено быть там, где муж. Такой уж порядок.

Она говорила негромко, певучим голосом, и вся ее простая, ясная и чистая жизнь, казалось, была видна как на ладони — в ее словах, в улыбке, в уверенных, неторопливых движениях.

— А у тебя есть дети? — спросила она Женю.

— Нет, — ответила Женя и покраснела.

— Этого добра нажить нетрудно, — заметила Клава.

Женя задумалась. Никогда раньше не доводилось ей испытывать жажду материнства, но в последнее время все чаще думала о ребенке, их ребенке — ее и Кости.

Он будет похож на Костю, пусть белобрысый, пусть с широким носом, лишь бы был похож на него. От нее, пожалуй, одни лишь брови возьмет, «гусенятки», как прозвал их Костя. Он не хотел сказать «гусеницы», и называл ласково, чуть насмешливо «гусенятки».

С легкой, почти неосознанной завистью Женя смотрела на маленького Алешку, Клавиного сына, любуясь крохотными ручками с тонкими, будто выточенными пальцами, белокурыми, как у матери, просвечивающими на свету волосами, нежной, неправдоподобно гладкой на ощупь кожей.

Невольно дивилась сама себе: раньше ее, как большинство бездетных женщин, раздражал детский крик, запах пеленок, беспричинный плач, а теперь она вместе с Клавой с удовольствием вслушивалась в требовательный крик Алешки и даже научилась распознавать, когда он кричит от голода, когда от удовольствия, а когда потому, что хочет спать.

Клава посмеивалась:

— Заведешь своего — досыта наслушаешься.

Женя любовалась ее большими, ловкими руками, быстро заворачивавшими Алешку в пеленки и в одеяло. Все она делала быстро, со вкусом, — казалось, любая работа ей по душе. Уложив Алешку, она накрывала на столик, раскладывала на нем нехитрую снедь, ставила перед Женей стакан чаю:

— Давай присаживайся!

И минуты не могла усидеть без дела. То шила Алешке распашонки, то стирала ему пеленки в туалете, то шла к проводнику и в его купе варила для Алешки кашку или кисель.

Соседка по купе, пухленькая, румяная старушка, с удовольствием смотрела на Клаву:

— Какая ты спорая, верткая, вот муж-то небось не нарадуется!

— Может, и так, — отвечала Клава, и Жене казалось, Клавин голос звучит законной гордостью.

На маленькой станции Ордынцево сошел Владимов. Перед тем как покинуть вагон, он с серьезным видом пожал руки соседям по купе.

— Всему бывает конец, — сказал он. — Пришел конец и моим странствиям. — Он многозначительно помолчал и докончил: — Хотя бы на этой дороге…

— Надолго сюда? — спросил Аркадий Аркадьевич.

Владимов пожал плечами:

— Как поживется. Должно быть, дня на два. Если здесь ничего точно не узнаю, поеду в Донбасс. Есть у меня еще один адресок.

Он вышел на перрон. Было ветрено и сухо. Изредка проглядывало солнце, и в бледных лучах его сахарно поблескивали припудренные инеем провода.

Владимов поднял руку.

— Счастливого пути, — сказал он Жене и Ксении Степановне, глядевшим на него из окна.

Потом повернулся, пошел, не оглядываясь, прямой, не по годам стройный.

Женя смотрела ему вслед. В ушах непрестанно звучали стихи неведомого поэта. Кто знает, может, эти стихи и в самом деле сочинил сын Владимова?

Сколько еще на пути Владимова новых встреч, новых надежд и разочарований…

Сколько еще предстоит ему услышать рассказов о безвестных узниках Мальтхаузена и собирать, собирать по крупинке отдельные слова, черточки описаний, а потом долго, настойчиво думать, сравнивать и снова искать? Удастся ли отыскать следы погибшего сына?

— Скоро и нам с тобой вылезать, — сказала Клава Жене. — Еще полтора дня — и все.

— Муж тебя будет встречать? — спросила Женя.

— Если получил телеграмму, встретит.

— А ты не беспокойся, — заверила ее Женя. — Если и не получил, мы тебя не оставим.