Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Беренис!.. Что с тобой, брось дурить! А знаешь, мне кажется, ты сама заколдована. Но ты можешь колдовать надо мной сколько угодно. Только… не покидай меня! – И, крепко прижав ее к груди, он поцеловал ее.

Но Беренис вырвалась из его объятий и снова подбежала к снежной фигуре.

– Ну вот! – воскликнула она. – Ты все испортил. Оказывается, он – не настоящий. А я-то старалась сделать его совсем живым. Он был такой большой, холодный. И стоял здесь и ждал меня. А теперь надо его уничтожить, бедняжку, чтобы никто не видел его и не знал, кроме меня. – И, схватив трость Каупервуда, она ударила ею со всего размаха и развалила фигуру. – Вот видишь: я тебя сотворила, я же тебя и уничтожаю! – И она, смеясь, разбрасывала снег своими затянутыми в перчатки руками. А Каупервуд смотрел на нее с восхищением.

– Ну идем, Беви, радость моя! Как ты сказала? Ты меня сотворила, ты и уничтожаешь? Хорошо, я согласен, только не покидай меня. Ты знаешь, с тобой я словно переношусь в неведомые края, точно ты передо мной новый мир открываешь, – чудесный, непонятный, твой собственный! И для меня это такое счастье – окунуться в него! Ты мне веришь, Беви?

– Конечно, милый, конечно, – отвечала Беренис таким спокойным и рассудительным тоном, как будто она и не разыгрывала только что этого представления со снежным чучелом. – Так ведь оно и должно быть. И так будет.

Она взяла его под руку, и они пошли. У Каупервуда было впечатление, словно она только сейчас очнулась или вернулась на землю из какого-то своего, странного мира видений, и ему хотелось расспросить ее об этом мире, но его словно что-то удерживало: он чувствовал, что этого не следует делать. И тем не менее именно сейчас сознание, что вот она здесь, с ним, что он может осязать, видеть, слышать ее, что он в любую минуту может пойти к ней или может бродить с нею и говорить, преисполняло его такого восторга, словно ему только теперь наконец-то открылось то, ради чего стоило жить и радоваться. Да разве это может быть, чтобы он когда-нибудь захотел расстаться с нею? Никогда в жизни ему еще не приходилось сталкиваться с таким удивительно многообразным, таким необычайно изменчивым и вместе с тем рассудительным и трезвым – словом, с таким необыкновенным существом! Несомненно, это артистическая натура. Мало ли всяких женщин перевидал он на своем веку, а все-таки ему еще никогда не приходилось встречать такую блестящую и одаренную женщину!

Даже в минуты самой интимной близости она неизменно вызывала у него чувство восхищенного удивления. Она не отдавалась ему безвольно, слабея и замирая в его объятиях, не подчинялась ему, пассивно уступая неистовству его мужской страсти. Это не была заурядная самка, созданная для совокупления, – нет, она трепетала и загоралась в ответ и словно сама держала его в плену, властно завораживая своими чарами, – разметавшимся золотом огненных волос, влекущим взором синих потемневших глаз, манящим сладострастным ртом.

И когда он потом, после бурных свиданий, оставшись один, вспоминал эти чудесные минуты, у него было чувство, что это совсем не похоже на то, что он когда-либо переживал раньше. Это было не просто удовлетворение некоей физической потребности и не исступление страсти, а какой-то неведомый мир новых, головокружительных ощущений, который открывала ему волшебница Беренис.

Предвидя, что ему придется как-то согласовать с Толлифером дальнейший план действий в отношении Эйлин, Каупервуд решил объявить ей, что он недели через две предполагает отправиться в Лондон и что, если ей хочется, она может поехать с ним. А затем он сообщит об этом Толлиферу, и пусть тот уж сам придумывает, как лучше занять и развлечь Эйлин, чтобы она не изводила себя, как это было до сих пор, непрестанно думая о том, что муж ее не любит. Каупервуд был сейчас в самом радужном настроении. Наконец, после стольких лет тягостного разрыва он нашел способ облегчить ее жизнь и создать какую-то видимость мирных отношений.

Когда он вошел к ней, помахивая тростью, такой цветущий, сияющий, уверенный в себе, с гарденией в петличке, в серой шляпе, в серых перчатках, Эйлин пришлось сделать над собой усилие, чтобы подавить невольную радостную улыбку, которой он, по ее мнению, не заслуживал. Он сразу стал рассказывать ей о своих делах. А читала она сегодня газеты? Обратила внимание, что один из его самых заклятых чикагских врагов только что отдал богу душу? Туда ему и дорога – одной занозой меньше! А что у них сегодня на ужин? Хорошо бы заказать Адриану рыбу-соль под соусом «Маргери», если, конечно, не поздно. Да, он ужасно занят, никак не развяжется с делами. Ездил в Бостон, в Балтимор, а на днях придется ехать в Чикаго. А насчет этого лондонского дела… он уже кое-что нащупал, и, вероятно, в ближайшем будущем придется плыть в Англию. Не хочет ли она с ним прокатиться? Конечно, он там будет очень занят, но она может поехать в Париж или в Биарриц, а он на субботу и воскресенье будет приезжать к ней на отдых.