Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Она замерла, глядя на письмо, поскольку никак не могла собраться с мыслями. Несмотря на их осторожность, она часто замечала, как дружелюбно Эйлин относится к ее мужу и какое внимание он проявляет к ней. Она ему нравилась, и он не упускал ни одной возможности заступиться за нее. Лилиан иногда думала об удивительном сходстве их характеров. Ему вообще нравились молодые люди. Но разумеется, он был женат, а Эйлин находилась неизмеримо ниже его по социальному положению; кроме того, у него были дети. Его деловой и общественный статус казался таким прочным и незыблемым, что этим не следовало пренебрегать. И все же она колебалась. Если женщине исполнилось сорок лет, если она имеет двоих детей, легкие морщины и подозревает, что ее любят не так сильно, как раньше, может ли это служить причиной для важного решения в таких обстоятельствах? Где она будет жить, если оставит его? Что подумают люди? Как быть с детьми? Сможет ли она доказать эту связь? Удастся ли ей застигнуть его в компрометирующей ситуации? Хочет ли она этого?

Теперь она понимала, что не любит его так, как некоторые женщины любят своих мужей. Она не сходила с ума по нему. В определенном смысле все эти годы она воспринимала его как нечто должное. Она полагала, что он достаточно любит ее, чтобы не изменять. По крайней мере, она воображала, что он настолько занят более серьезными вещами, что никакие мелочные связи, вроде указанных в письме, не могут нарушить его душевный покой или отвлечь от продолжения удачной карьеры. Очевидно, это оказалось неправдой. Но что ей делать? Что сказать? Как ей следует действовать? Ее далеко не блестящий ум был небольшим подспорьем в такой критической ситуации. Она плохо представляла, как строить планы на будущее или бороться за свои интересы.

Заурядный ум в лучшем случае способен на мелкие планы. Он похож на устрицу, или, вернее сказать, на двустворчатого моллюска. Его узкий сифон мыслительных процессов вынужден процеживать бескрайний океан фактов и обстоятельств, но он улавливает так мало полезного и работает так слабо, что основная масса причин и следствий остается непотревоженной. Никакие жизненные премудрости не доходят до восприятия. Все жизненные бури остаются незамеченными, не считая случайных столкновений. Когда грубый и недвусмысленный намек, каким было это письмо, неожиданно всплывает посреди мирного течения жизни, начинается большое волнение и смятение жизненных процессов. Сифон не работает как следует. Он вибрирует от страха и расстройства. Шестеренки его механизма скрежещут от попавшего в него песка – и жизнь, как это часто бывает, либо идет по кривой дорожке, либо прекращается.

Миссис Каупервуд обладала заурядным умом. Она ничего не знала о настоящей жизни, и жизнь ничему не научила ее. В солоноватых водах ее мыслительных процессов бурные реакции были невозможны. Она не была живой в таком же смысле, как Эйлин Батлер, но считала себя вполне живой. Но это была иллюзия. Она была очаровательной, если вы любите безмятежность. Она не была обаятельной, блестящей или властной женщиной. Фрэнку Каупервуду с самого начала следовало спросить себя, почему он хочет жениться на ней. Он и сейчас не делал этого, так как не считал разумным рассуждать о прошлых ошибках или неудачах. По его мнению, такие сожаления были бесплодными. Он смотрел в будущее, его мысли были обращены в будущее.

Но миссис Каупервуд по-своему была глубоко расстроена и ходила по дому, размышляя и чувствуя себя несчастной. Поскольку в письме предлагалось «убедиться самой», она решила выждать. Нужно обдумать, как проследить за домом. Фрэнк ничего не должен знать. Если это окажется Эйлин Батлер – хотя нет, этого не может быть, – то она все расскажет ее родителям. Впрочем, она не хотела подставлять себя под удар. Она решила как можно лучше скрыть свои чувства за обедом, но Каупервуд так и не пришел. Он так был занят переговорами с разными людьми, так долго совещался с отцом и другими, что она почти не видела его ни вечером в понедельник, ни на следующий день, ни еще несколько дней.

Во вторник в половине третьего он назначил встречу со своими кредиторами, а в половине шестого решил передать дела ликвидационной комиссии. Тем не менее, когда он стоял перед группой кредиторов – в его офисе собралось не менее тридцати человек, – он не чувствовал, что его жизнь лежит в руинах. У него были временные финансовые трудности. Конечно, дела выглядели хуже некуда. Сделка с городской казной уже стала темой для пересудов. Оставленные в залоге сертификаты городского займа обещали очередной скандал, если Стинер решит дать ход этому делу. И все же он не считал себя полным банкротом.