Константин Курбатов - Еретик Жоффруа Валле

— Неужели вы ничего не поняли? — шепнула она. — Какая отсрочка свадьбы? Как вы сейчас можете думать о свадьбе? Вам нужно немедленно уехать.

— Вы меня пугаете? — удивился он.

— Я раскрываю вам подлинную суть вещей, — ответила она.

— А мне показалось, — улыбнулся Генрих, — что вы страстно любите меня и безмерно счастливы, оттого что мы наконец-то встретились.

— Побойтесь Бога, — перекрестилась она.

— Почему я должен Его бояться? Я не труслив. И потому остаюсь.

— Вы остаетесь?!

— Почему это так удивляет вас? Я приехал жениться. Я влюблен в вас с детства. Вы так очаровательны! Как я могу оставить вас? Чтобы вы достались кому-нибудь другому? Вроде Генриха Гиза. Я умру от ревности.

— Вы страшный человек, — потупилась Маргарита. — Вы понимаете, что произошло с вашей матерью?

— Я значительно страшней, чем вам кажется, — признался он. — Вы мне дали понять, что отступать некуда. Здесь могила самого дорогого для меня человека, и я остаюсь здесь.

— Тот, кто греется слишком близко к огню, Генрих, рискует обжечься.

— Но тот, кто не рискует, ничего не добивается. Вы меня вполне устраиваете, Марго. Вы и красивы, и умны.

— Главное, чтобы вы устраивали Карла. Этот брак нужен ему. Вы женитесь не на мне.

— Вы рано топаете на меня ножкой, дорогая, — улыбнулся Генрих. — Женщинам положено топать на мужей ножками после свадьбы. У вас все впереди.

— Я вас ненавижу!

— Не все ли равно, в каком качестве быть посмешищем? — пожал он плечом. — Только над отступающими и трусами смеются значительно громче. Видите, как мы мило признались друг другу в своих искренних чувствах. Думаю, что не многие влюбленные столь откровенно объясняются перед свадьбой. Ведите же меня к королю, дорогая. Я еще не имел чести быть представленным вашему брату.

И Генрих Наваррский подставил Маргарите согнутый локоть. Однако его невеста не заметила жеста Наварры. Разгневанная, с гордо поднятой головой она направилась к кабинету короля.

А вечером Маргарита закатила матери истерику.

— Вы обещали мне, — кричала принцесса, — что он сам откажется от свадьбы! А он и не подумал!

— Что поделаешь, если он абсолютный мужлан, — с грустью констатировала королева. — Грубый и неотесанный деревенщина, у которого нет ни сердца, ни чувства собственного достоинства, ни фамильной гордости. Но ради счастья своей дочери я готова совершить невозможное. Я кое-что придумала еще. Гибель матери должна была разжечь в Наварре ненависть. Теперь мы попробуем его как следует напугать. Он все равно откажется от твоей руки, дочка. Я его заставлю это сделать!

В незапамятные времена Папа Пий V, который носил тогда мирское имя Антонио Гислиери, был учеником булочника. Плохо замешанное тесто или не вовремя вытащенные из печи булочки вызывали у его учителя и хозяина профессиональное раздражение. И случалось, что пекарь употреблял деревянную скалку не по ее прямому назначению. Где ему было предвидеть, что из сопливого ученика со временем вырастет великий инквизитор!

В жизни везет тем, кто умеет смотреть вперед. Бедняга булочник этим даром не обладал. Он подчас ошибался даже в том, как станут раскупаться придуманные им новые булочки. Просчет с учеником обошелся булочнику значительно дороже всех выпеченных за двадцать лет изделий. Антонио Гислиери полной мерой расквитался со своим учителем, едва стал делать первые шаги в инквизиции.

— Булочник, — сказал он, подвесив своего учителя на дыбе и разведя под его голыми пятками горящие угли, — ты систематически подмешивал в тесто зелье, которое возбуждает в людях низменные страсти. И теперь ты умрешь.

— Я никогда ничего не подмешивал в тесто! — орал булочник. — Вы сами видели, что я ничего не подмешивал!

— Зря упрямишься, булочник, — огорчался Антонио. — Тебе придется во всем признаться.

В конце концов булочник, разумеется, признался. Он подробно рассказал, как на протяжении двадцати лет подсыпал в тесто порошки, которые способствовали возбуждению плоти.

Деяния Папы Римского Пия V, который прошел суровую школу инквизиции, необыкновенно возвысили его авторитет и укрепили могущество христианской церкви. Спорить с Папой или хотя бы высказывать при нем собственное мнение граничило с самоубийством.

Понятно, какой переполох вызвало в Ватикане появление двух французов, посмевших оказать сопротивление папской охране. Да еще один из них кощунственно выкрикивал в адрес Папы различные непристойные выражения.