Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

— Это необходимо, Франк.

Он садится рядом с Гундой, подтягивает колени к подбородку, обхватив их руками. Склон горы круто спускается к реке, берега которой густо поросли деревьями. На плоскогорье за речной долиной виднеется учебное поле их части…

И Гунда начинает рассказывать о своем замужестве, о богатом доме, казавшемся мечтой, о личном автомобиле, о том, как льстило ей поначалу восхищение мужа ее красотой.

— Мне надлежало играть роль хозяйки дома, готовить разные вкусные блюда по французским и чехословацким поваренным книгам, а прежде всего от меня требовалось быть любящей супругой господина доктора. Я должна была держаться скромно, но с легким налетом греха, который привлекал бы ко мне жадные взоры мужчин и возбуждал чувства хозяина. После званых вечеров он обычно требовал от меня любви, и я дарила ему свою любовь, да поначалу и любила его, точнее, мне казалось, что любила. В действительности же меня привлекали дом, автомобиль, жизнь без забот, понимаешь? Я сама себе напоминала птицу в клетке, которая не может летать, но находится под надежной защитой. Некоторое время мне такая жизнь нравилась. Мы с мужем много путешествовали, я посмотрела мир. А потом вдруг заметила, что нужна ему для его же самоутверждения, для личного престижа… От меня требовалось доказывать окружающим, что он мужчина, и утверждать в этом его самого. Наблюдая за ним, я увидела его совсем в ином свете. Теперь он предстал передо мной не полубогом, как прежде, а просто старым человеком — мешки под глазами, дряблая кожа, худосочные руки и ноги… Тогда мы стали жить врозь, а я — мне не стыдно признаться в этом — обманывала мужа с одним из его молодых коллег. Обманывала, потому что возненавидела, потому что я молодая. Франк, я всегда помнила о тебе, о том, как мы любили друг друга. Ах, какое это было прекрасное время!

— Почему же ты не ушла от него? — спрашивает Майерс. — Ведь то, что ты рассказываешь, это прошлое, которое тянется в сегодняшний день!

— Я и ушла, — тихо отвечает она. — Я, понимаешь? Клянусь, что говорю правду. Он на коленях умолял меня вернуться… А когда я перебралась из совместной спальни в отдельную комнату, он писал мне письма, находясь под одной крышей со мной…

— Эх, надо было прогнать его ко всем чертям еще тогда… — вздыхает Франк.

Гунда пожимает плечами:

— Что было, то было… Теперь ты вправе сказать: «Ну, я пошел, Гунда, жалко, что все так получилось». И ни один человек тебя не осудит, только…

— Что — только?

Она опускает голову и говорит:

— В гостинице я заказала комнату на твое имя… Может, ты останешься, Франк?

Он молча кивает, а Гунда шепчет с радостной улыбкой:

— Тогда все зависит от тебя. Только от тебя.

Поздней ночью Гунда стоит на коленях перед кроватью Франка, поглаживая его, и шепчет:

— Боже мой, Франк, ты стал настоящим мужчиной, а тогда был совсем мальчиком… Может, потому все у нас так и получилось? Будет ли нам хорошо с тобой, Франк?

— Это зависит от тебя.

— От меня больше ничего не зависит, клянусь… Я люблю тебя, а все остальное было ошибкой. Сможешь ли ты любить меня по-прежнему, Франк?

— Я буду любить тебя.

— Люби меня, милый! В октябре мне обещали небольшую квартирку: крохотная гостиная, кухня и комнатка для Пии. Правда, есть еще помещение, где можно оборудовать ванную, но этим придется заняться нам самим. Ты будешь со мной, когда я переселюсь?

— Я буду приезжать к тебе, — обещает Франк. — А ты… ты переедешь ко мне, если мне удастся получить квартиру там, где я служу?

— Конечно, — шепчет Гунда, и он гладит ее красивые волосы, отливающие медью.

— Но ты должна принадлежать мне одному, — говорит Франк. — Хочешь быть моей, только моей?

Гунда прижимается к нему всем телом, кладет голову ему на плечо…

Около полудня они отправляются завтракать в ресторан при гостинице. Через разрисованные окна на столик падает неяркий свет. На Гунде плотно облегающее темно-коричневое платье с большим декольте, шею ее украшают деревянные одноцветные бусы. Гунда сидит по правую руку от Франка, и когда он поднимает глаза, то замечает, что она время от времени поглядывает прямо перед собой, а нож держит жеманно, оттопыривая мизинчик.

Франк косится влево и видит мужчину лет тридцати с темными, довольно длинными волосами, который, сложив на столе руки, настойчиво буравит Гунду взглядом.

Франк кивает в сторону незнакомца и спрашивает:

— Ты знаешь его?

Гунда поднимает глаза и делает удивленное лицо: